АВДОШКИ (Олег Иванов)

Вместо предисловия
Посвящение
Первая встреча
Почему "авдошки"
"Профессор"
Лоб в лоб
Как авдошки одежду украли
Новый союзник
На медвежьих тропах
"Водяные" авдошки
Встреча на реке Хубке
На исток реки Каширки
Авдошки зимой
Меняю деревню на город
Могила красавицы Насти
Горнецкий треугольник
Выжили
Снова на реку Вымь
Печаль и радость
Новые встречи
На пасеке
Второе поколение
Встреча с егерем
Эпилог
Авдошка (стихотворение)

Уважаемый читатель!

Перед вами не совсем обычная книга, и чтобы рассказать о ней, мне придется начать издалека.

"НА РУЧЬЮ и на вертепе Иисус Христос крестился, принимала его мать во шелковые пелены и на Господний престол клала. Будут тебе помолящие, свечи затеплящие. Кто бы этот сон знал, тот трижды в день и прочитал, и того бы избавил Бог от всяких напастей и всяких скорбостей. В огне не сгорящих, в лесу не заблудящих, в воде не потоплящих". Шестилетним ребенком увидел мой отец, Иван Михайлович Назаров, этот сон с молитвой и прожил с ней всю свою сознательную жизнь. Так судьба распорядилась, что был он охотником, рыбаком и пожарным.

Наш дом в Малой Вишере стоит недалеко от леса. И в те годы, когда я была еще сопливой девчонкой, по нашей улице бегали волки. Чуть позже у соседа в огороде папа убил рысь. В своем предисловии я не ставлю целью выяснить, почему такие осторожные звери, как волк или рысь, выходили из леса к человеческому жилью, я просто вспоминаю свои детские впечатления, прежде чем коснуться той главной темы, ради которой разгорелся весь этот сыр-бор.

ЧТО ЕЩЕ вспоминается? В доме у нас очень часто жили живые зверюшки и птицы. С енотом папа ходил по улице, как с собакой, на цепочке. На чердаке устроил ему жилье. Так енот что сделал? Крышу разобрал (она была из дранки) и вырвался на свободу. Вот потом было мороки зверя с крыши доставать. А с такими зверьками, как зайцы, лисы, горностаи, ежи, мне всегда было жаль расставаться. Я ревела белугой, когда папа лишал их жизни.

Однажды, это было летом, отец с собакой Беком рано вернулись с рыбалки. У собаки был окровавленный, обглоданный хвост. Оказывается, он сцепился с волком, отец еле их разнял. Волк убежал тоже потрепанный — Бек оторвал ему ухо. Зимой отец выследил этого волка и убил.

Когда я выросла, то очень часто ходила с отцом в лес, за пушным зверем, на рыбалку или за ягодами. Папа, конечно, жалел, что я не парень и нет у меня желания стать профессиональным охотником. Но походы эти не прошли бесследно. И чего только я не наслушалась от отца! Но ярче всех врезались в память его рассказы о таинственных “шерстнатых”, как он их называл, существах—авдошках, прозванных так очевидцами “снежного человека”.

В МАЛОВИШЕРСКОМ районе, между деревнями Глутно и Селищи, есть Крутой ручей. Внутри под дорогой давным-давно у какого-то умельца выложен туннель из камня. В молодости я много раз проходила мимо этого ручья, но спускаться вниз никогда не решалась. И вот почему. Историю эту услышала я от отца, а ему рассказал знакомый участковый инспектор Л. Заозерский.

После войны в нашем районе гремела на дорогах банда. Спрятавшись в туннель, преступники выходили навстречу одиноким прохожим и грабили их. Чтобы поймать бандитов, милиция выставила в кустах пост. И вот однажды в дождливый осенний вечер в туннель, тихонько озираясь, спустились трое бандитов, но вдруг со страшным криком выскочили назад и бросились бежать в лес. За ними выскочило нечто волосатое и огромное и с нечеловеческим криком “гуа-гуа” побежало в другую сторону. Прямо туда, где замаскировался милицейский пост. Милиционеры, увидев “шерстнатого” гиганта, тоже струсили, выскочили на дорогу и убежали в город. Утром, когда испуг прошел, вернулись постовые на это место снова, обследовали местность и обнаружили огромные человеческие следы и помет этого таинственного существа. Еще потом подшучивали долго друг над другом по этому поводу. Однако с тех пор грабителей на той дороге больше не видели.

КАК-ТО РАЗ в ноябре 1960 года, как только открыт был охотничий сезон на белку, папа с собакой Тарзаном ушли в лес. Однако пес рано вернулся домой и как-то виновато поглядывал то на маму, то на меня. Мы первым делом подумали худшее, что случилось что-нибудь с папой. Но не успели еще ничего предпринять, как с охоты явился он сам и рассказал вот что. Шел он по просеке в сторону Селищ, по левой стороне реки. Вдруг в высоком ельнике Тарзан залаял (отец говорил “загамел”). Разглядел он там белку, и отец бабахнул из ружья. Белка зацепилась на елке, и пришлось, за ней лезть. Уже мертвый, зверек лежал довольно-таки высоко на хвойной лапе. Достав белку, отец оглянулся с высоты и увидел вдруг страшную картину: неподалеку болотечко, а по нему четверо невиданных людей бегут, два больших и два поменьше. Они убегали от выстрела. Тарзан вдруг прекратил лаять. Папа спустился с елки, собаки уже не было, свистел-свистел — бесполезно. Подумал, что Тарзан учуял чужаков и погнал их. Без собаки не охота, и отец вернулся домой.

Мы обзывали рыжего Тарзана трусом, стыдили, что бросил хозяина. Пес молчаливо сносил наши обвинения. Он впервые столкнулся с неопознанными существами, и это был единственный случай, когда он бросил хозяина.

Когда я была с папой на охоте, мне тоже пришлось лезть на елку, белка засела в гнезде. Едва я добралась до гнезда, как оттуда выскочил зверек и прыгнул на другую ель. Раздался выстрел и белка, медленно цепляясь за ветки, повалилась на землю. Вспомнив папин рассказ про авдошек, я по своей детской наивности огляделась по сторонам. Но кроме великанов-елей ничего не увидела.

О ТОМ, что наши леса посетили странные интересные божьи твари, уже ползли слухи. Селищинский житель Иван Фадеев, друг отца, рассказал, что как-то ехал домой на велосипеде, а авдошка перешел ему дорогу, уже недалеко от деревни. Со страху он вместе с велосипедом сверзился в канаву. Когда поднялся, уже никого не было.

Чаще всего появлялись авдошки в треугольнике между деревнями Селищи—Поддубье—Горнецкое. Леса здесь густущие, бурелом непролазный, болота топкие да речушки, кишевшие рыбой. Рыбы в заводях было столько, что мы, девчонки, ее подолом ловили, особенно щурят на мелководье. Шел как-то в августе мой отец из Поддубья вдоль ручья по Боровой (так урочище называлось) и вдруг увидел свежие огромные следы на мокром берегу, явно человеческие, но очень уж большие. (Между прочим, в Калифорнии “снежного человека” зовут бигфутом, что означает “большая нога”). О существовании “снежного человека папа уже знал, поэтому любопытство пересилило страх, и он пошел по следу. Крадучись, передвигался вперед и вдруг услышал плеск воды. Сначала остановился, но, поразмыслив, решил приблизиться. Раздвинув кусты ольшаника, обалдел от увиденного. В ручье, в омутке, купались три волосатых чудовища. Самец и самка высотою больше двух метров, цветом рыжие, на спине вдоль хребта много седины. Третья, их дочь, ростом меньше и тоньше, шерсть у нее светлее.

Придя в себя, отец понял, что они не купаются, а ловят рыбу, выходы из ручья были заложены травой и корнями. Рыбу они ловили руками. Поймают, голову сдавят и на берег бросают. А то прямо брюхом на рыбину плюхаются. Наловили рыбы, вышли на берег. Сели в кружок, как мужики-рыбаки, съели свой улов и направились в сторону дальнего лесного урочища, носящего название Попов угол. Папа вспоминал, что пока шел домой, сердце его от страха все замирало.

РАССКАЗЫВАЛ мне отец и легенду о красавице Насте. Родился папа в деревне Селищи, там же прошли его детство и юность. Деревенька эта очень старая, ей много веков. Легенду о Насте отец слышал от стариков, а уж я записала с его слов.

Много лет назад жил в деревне кузнец Антип с женой и дочерью-красавицей Настей. Полюбил Настю богатырский парень Василий. Сосватал. Свадьбу назначили. Василий мастерил по дереву, делал бочки, ковши, сани, маслобойки. Возил товар в Новгород, на продажу, а оттуда привозил невесте подарочки.

Однажды пошли девушки за малиной. И Настя приглянулась “лесному человеку”. Лишь отошла от девушек, он ее схватил и унес к себе в логово. Девушки покричали-покричали свою подругу, да подумав, что ушла она раньше их, вернулись домой. А Насти-то и нет в деревне. Целую неделю все, искали понапрасну девушку. Вернулся из Новгорода Василий, тоже принялся искать, и нашел. Собирала Настенька ягоды. Обрадовался парень, зовет ее домой. А Настя отвечает: “Не вернусь я домой, Вася, живу я с “лесным человеком”. Околдовал он меня”. Ушел Василий, но покоя нигде не мог найти. Решил убить обоих. Много дней ходил в лесу, выследил-таки. Убил. Ночью привез в деревню их тела и бросил у дома кузнеца. Утром народ увидел их, кто плачет, кто дивится. Поп местный говорит: “Ох, Антип, продалась твоя дочка дьяволу. Вези их обратно в лес. На кладбище хоронить запрещаю”. Делать нечего. Запряг кузнец лошадь, отвез тела в лес, закопал их вместе. Камень на могилу положил, а на камне выбил надпись: “Настя, дочь кузнеца, с мужем своим”. Говорят, люди видели Настю, во всем белом. Не отпета у батюшки, без креста похоронена. Мается ее душа. Старожилы сказывают, что похоронены они в лесу за кладбищем, как идти в Горнецкое, по правую сторону дороги. Еще говорят, что людям там до сих пор всякие нечисти чудятся. Поэтому, отправляясь в дорогу, многие повторяют напутствие: “Благослови, Христос, на тысячу верст, а ты, сатана, отойди прочь от меня”. Так говорят три раза и добавляют: “Аминь”. Или другое напутствие: “Ангел впереди, Бог на пути, пресвятая Богородица, путь освяти”. Тоже трижды повторяют.

А ЭТИ рассказы написаны моим двоюродным братом Олегом Михайловичем Ивановым. Он сам родом из Поддубья и является живым свидетелем “снежных людей” или, как их чаще в этих краях зовут, авдошек. Как-то вместе с ним встретила я и А. П. Комлева, легендарного человека, прожившего с авдошками 20 лет, но об этом Олег сам лучше расскажет. Я же только хочу добавить, что в отличие от брата, я в прежние годы все эти истории считала несерьезными, полусказочными, вроде легенд и преданий. Сегодня, вспоминая и папины рассказы, сопоставляя их с тем, что рассказывает Олег, верю в существование “снежного человека”. В любом случае советую книжку эту прочесть, узнаете немало любопытного и неизвестного вам доселе.

Вера Ивановна СЕНОЕДОВА

ПЕРВЫЙ раз мы увидели следы авдошек с моим другом детства Толиком Дмитриевым в 1960 году. Через нашу деревню Поддубье протекает речка Вишерка, на которой мы с ним часто рыбачили. Нам было по 12 лет и мы все чаще и чаще уходили вниз по течению реки.

До урочища Сильный Лог тянулись деревенские покосы, окруженные таинственным и загадочным лесом. Ранним июньским утром мы с Толиком шагали с удочками к нашему первому любимому месту ловли, оно называлось Старой Мельницей. Там лежали в воде каменные жернова и был еще виден деревянный, покрытый зеленью остов здания, а ниже по течению реки лежали такие же позеленевшие скользкие камни. Здесь под камнями и в прибрежных норах часто ловили мы прямо руками налимов и раков. Но в этот день под камнями никого не было и мы, забрав удочки, отправились к Горелому дубу. Закинули удочки и, затаив дыхание, ждали первой поклевки. Но, просидев около часа, мы так и не поймали ни одной рыбешки. Дойдя до Сильного Лога, снова попытали рыбацкого счастья, но клева не было, и удить рыбу нам вовсе расхотелось.

Дальше за изгородью река разрезала густой и высокий лес, состоящий из ясеней, вязов и лип. В этом лесу еще можно было встретить сплошные дубовые заросли — дубравы, от которых и произошло название нашей деревни. Берега реки были покрыты орешником.

Мы с другом, оставив удочки в омуте, перешли на другой берег речки, где находились три заросшие стрелолистом старицы. В них всегда оставалась рыба после половодья. Подойдя ближе к одной, самой маленькой, мы увидели незнакомые следы. Они были похожи на человеческие, но только гораздо больше.

—Ну и лапища, сантиметров сорок будет в длину!—со страхом сказал Толик.

Я тоже с удивлением разглядывал их на мокрой земле. Четко отпечаталась шерсть, свисающая с ноги на края ступни.

—Смотри, вода в старице мутная. Они что, тоже рыбу ловили?

—Может и ловили,—ответил Толя.

Я пошел смотреть на другую сторону водоема. На траве валялись остатки пиршества: кости, головы, плавники и чешуя. Что-то стало не по себе, и мы побежали домой. Об этих страшных следах пока не говорили никому.

Через две недели мы решили сходить на болото. К этому времени поспевала ягода-морошка. И пошли мы на край болота, куда вела лесная тропинка от Старой Мельницы. Оказавшись на сыром торфянике, мы снова увидели эти страшные следы. Они вели нас к острову Терехун. Остров еще издали привлекал к себе своей загадочностью и величием. Растянулся он в длину на три километра. По краям его стояли старые высокие засохшие елки.

Мы быстро шагали по болоту и скоро вошли в лес. Перед нами поднимались огромные ели, стволы которых было не обхватить и двоим. Лес был завален трухлявыми березовыми стволами, часть их еще стояла, но уже без макушек, да и те были раздолблены у дятлов. Пока мы озирались вокруг, потеряли ориентировку и заблудились. Проходив около часа по дикому острову, увидели просвет среди деревьев. Там было болото. Справа виднелась полянка. Мы направились к ней. Но, пройдя метров пятьдесят, остановились, и Толик замер с протянутой рукой.

Я поднял глаза и увидел на полянке четыре рыжих существа — два больших и два маленьких. Они внимательно нас разглядывали. Опомнившись, мы побежали с этого страшного острова. Я обогнал Толика, прыгнул на зеленый ковер белокрыльника и начал тонуть. За мной плюхнулся рядом Толька. Мы кричали на весь лес, но болото засасывало все глубже и глубже.

—Тону, спасайте,—кричал я в отчаянии, хотя и понимал, что спасать здесь, на диком острове, нас просто некому. Попытался ухватиться за кочку, на которой рос куст ивы. Кочка приближалась ко мне, и я понимал, что она не спасет. Толик тоже за нее хватался, и в итоге мы оба тонули. Трясина уже пыталась нас заглотить, как в последний момент незнакомый мужчина бросил нам в жижу срубленную жердину. Он нас поодиночке и вытащил на сухое место.

Мы сидели с другом на траве и дрожали от холода и страха. Потом Толик стал выливать воду из резиновых сапог, а я глядел на свои голые ноги — сапог не было. Они остались в трясине. Над нами кружились тучи слепней и комаров. Мы были измазаны в торфе и казались совсем беспомощными. Я глядел то на свои босые ноги, то на нашего спасителя.

—Чего смотришь на ноги? За сапогами в болото не полезу. Дойдешь до дома так,—улыбаясь, говорил незнакомец.

—Конечно, дойду. Босиком даже легче,—соглашался я с ним.

—Домой знаете как идти или забыли?—Мы молчали.—Выйдете на болото и направо, вдоль острова, а там и знакомый вам лес увидите,— объяснял нам хозяин острова, показывая рукой куда идти.

Мы с Толиком, даже не сказав спасибо своему спасителю, быстро пошли на болото. Уже дома, рассказав отцу обо всем, а главное — о потерянных сапогах, я понял, что от наказания мне не отвертеться. Мой отец, Иванов Михаил Петрович, был слишком занятым человеком в колхозе да и на своем подворье, поэтому на меня мало обращал внимания. Он не был строгим в моем воспитании. А вот моя мама была более строгой, чем он, за что я и сейчас ей благодарен. Ее все, от маленьких детей до стариков, называли всегда по имени-отчеству, Екатериной Михайловной. Она была учителем с большой буквы.

Отец стегал меня ремнем и за потерянные в болоте сапоги, и за рыжих авдошек, встреченных нами в лесу. Побил он меня несильно, просто для острастки.

Вечером, я слышал, родители тихо разговаривали на эту тему. Лишь позже я узнал, что отец тоже видел эти следы и знал о существовании авдошек. Ну, а мама моя видела авдошку своими глазами на подмошском болоте. Так что мое сообщение о встрече с ними для них не было неожиданностью.

В НАШЕЙ деревне Поддубье пас коров пастух из соседнего Подмошья Петр Петрович Васильев. Пастух в то время был в деревне человеком уважаемым, как учитель например, поэтому к его словам прислушивались.

В конце лета стога огораживали изгородями и коров пасли на покосах на молодой отаве. В помощь пастуху давали подпасков, и мы, мальчишки, часто пасли коров, заменяя взрослых Вот так в один из ясных августовских дней я и был назначен помощником к Петру Петровичу.

Коров мы угнали в урочище Липуху, что рядом с болотом. Здесь было много корма, особенно вдоль ручья, и наши коровы надолго остановились на свежей зелени.

Я любовался красками уходящего лета. На деревьях листва уже не была зеленой. С берез падали почти круглые невесомые листочки, и вся трава под ними была осыпана золотыми монетами. Между ржавыми листьями ольхи от одного дерева до другого висели тонкие паутинки с жемчужными бусами. По краю желтого леса местами вспыхивали красным огнем трясущиеся листья осин, а молодые рябины протягивали мне свои тонкие руки, на которых горели яркие кисти горьких ягод.

Петр Петрович сел на старое бревно, а я развел костер и начал печь картошку, взятую с липушского поля. Пастух, воспользовавшись временем, стал рассказывать мне разные истории из своей семидесятилетней жизни. Я его слушал рассеянно, многое он пересказывал уже неоднократно. Посмотрев на меня и поняв, что я не слушаю его истории, он перевел разговор на другую тему.

—Олег, расскажи-ка старику, как вы с Толькой Дмитриевым бежали от авдошек, говорят, так быстро, что ты даже сапоги оставил в Терехуне,— усмехаясь, промолвил старик.

—Да не видели мы никого,—растерянно пробормотал я, краснея.

—Не стесняйся, Олег, что убежал от авдошек. Увидев их, и взрослый

мужик струсит. Не хочешь говорить —не говори, только ведь я, Олег, тоже их видел и не каждому буду о том рассказывать.

Он задумался на некоторое время, а потом неожиданно добавил:

—Кто их не видел, вряд ли нам поверит с тобой.

—А где вы авдошек видели?

—Здесь, в Липухе.

—Неужели?

—Слушай. В прошлом году, в это же время, в августе, я шел из своей деревни рано утром к вам к выгону коров. От болота иду по тропке к полю, на котором ты сегодня картошку копал, и вижу из-за кустов, что четверо авдошек, два взрослый и двое детей в бороздах картошку раскапывают. Очистят ее от земли о свою шкуру и в рот кладут. Я стою и смотрю, как они с удовольствием едят ее, даже чавкают. Наблюдал я за ними около пяти минут. А потом они меня, видно, почуяли или наелись досыта и направились на край болота, в ту сторону, где три березки рядом стоят, на солдатских могилах.

—Это надо же, на этом поле, где мы сейчас находимся. Очевидно авдошки тоже любят картошку,—сказал я в рифму, чем позабавил старика. Петр Петрович очень любил рифмовать слова. Это у него было любимое занятие.

Коровы наши ходили на том же месте. Петр Петрович был доволен своим молодым собеседником. Вот я, пользуясь моментом, и поинтересовался у старика:

—А вы не знаете, откуда это слово “авдошки” прилипло к нашим дикарям?

—Не знаю, кто назвал, но сказку слышал. Давным-давно в деревне Селищи жила баба, звали ее Авдотьей. Замуж ее никто не брал. Странная она была. Много у нее недостатков было. Часто спорилась она с народом, ну люди ее тоже не любили. Дошло до того, что не смогла она дальше жить с людьми и ушла в лес. Стала жить в барсучьих норах, на горнецких буграх. Год жила, два жила, а потом пропала совсем, кто-то из охотников видел ее уже с шерстнатым диким человеком. Наверное, наши предки и назвали их авдошками или детьми Авдотьи. Говорят, лицом в Авдотью пошли. Иногда даже людей из беды выручают,—сказал и задумался о чем-то старик.

— Петр Петрович, а были такие случаи, чтобы авдошки людей выручали? Может, вы знаете, это же так интересно,—умоляюще глядел я на пастуха.

—Знаю, были. Твою мать Екатерину Михайловну авдошки от волков спасли. После войны она ходила в нашу деревню Подмошье через болото в школу учить ребятишек. Каждый день утром рано и в дождь, и в мороз она шла на работу. В одну зиму стояли сильные морозы, и волков было много. Идет она утром, мороз трещит, а за ней вдоль дороги, за сосенками по краю болота стая волков идет и воет. И так, Олег, несколько дней. Ну, она хоть и смелая, а все равно идет и плачет всю дорогу. Заметил это взрослый авдошка и однажды из укрытия бросился на волков. Двух сразу убил на месте, остальные разбежались. С тех пор волки больше за учительницей не ходили,—таинственно закончил рассказ пастух.

—А нам мама ничего не говорила. Только про стаи волков вспоминала,—возразил я.

—Дело в том, Олег, что я тогда шел в Малую Вишеру и она встретилась мне на дороге. А что я рассказал, все правда. Я же это тоже видел. А мать твоя мне не велела рассказывать никому. Ну, конечно, и ты не будешь ее просить пересказывать увиденное, зачем былое бередить. Нужно будет, она сама расскажет тебе.

Мы с ним некоторое время молчали, думая каждый о своем. Но потом он снова нарушил молчание:

—Был еще один случай, когда авдошка помог человеку. На реке Мсте летом ребятишки купались. Вот только в какой деревне, забыл. Я же их на Мсте почти все обошел. Ну как обычно, плавали, ныряли, плескались в воде. И одного сорванца вода закрутила в водоворот. Он кричит, чтоб его спасали, тонуть начал. А ребята испугались и в деревню за взрослыми побежали. Ну, сам понимаешь, пропал бедняга. А в это время выскочил из кустов авдошка — и в воду, схватил ребенка и на берег вынес. Когда прибежали взрослые, видят, парнишка на песке лежит и весь дрожит от страха. Когда спросили его, кто же спас, то он сказал, что голый человек, обросший рыжей шерстью. Вот такие случаи бывают, Олег. Запомни это, — подвел черту разговору словоохотливый в этот день пастух Петр Петрович.

Мы с ним отлично попасли коров. А вот о названии “авдошки” я потом слышал неоднократно от Ивана Назарова, уроженца деревни Селищи, от его зятя Евгения Сеноедова, у которого бабушка тоже рассказывала ему эту версию-сказку еще в раннем детстве. Так что название это наше, местное, как и “снежный человек” в Гималаях.

ВЫТАЩИЛ нас тогда из болота, как оказалось, Александр Петрович Комлев, который жил рядом с авдошками и изучал их. Было ему тогда 40 лет. Окрестили мы его “профессором”. Настала пора рассказать о нем подробнее.

Кроме меня его знали мои родители. С ним были еще знакомы муж моей тети Иван Назаров и его дочь Вера Сеноедова. Находил с ним общий язык и мой школьный товарищ Павел Никифоров. Наглядно его знали и некоторые работники завода “Ударник”. Он целую зиму работал со мной на стройке. Хотя через мою стройку прошло столько людей, что я не всех помню.

Он был среднего роста, крепкого телосложения, Лицо красивое, волосы черные, кудрявые, с залысинами. Лоб большой. Глаза карие, выпуклые. Нос с горбинкой. Выделялись крепкие ровные зубы. Лицо было смуглым. Из одежды он часто носил серый шерстяной свитер с серыми брюками. Брюки заправлялись в сапоги, резиновые или кожаные. В холодные летние дни носил кожаную куртку со змейкой, уже довольно стертую. В дождливую погоду надевал серый плащ. Часто ходил без головного убора или носил берет неопределенного цвета. Когда уезжал куда-нибудь на север, надевал тоже кожаную куртку, но теплую.

Он был 1920 года рождения и сейчас ему было бы 76 лет. По его словам, был он в 1953 году репрессирован и осужден за то, что работал в институте, не принося пользы для народного хозяйства страны. Видимо, еще с молодости увлекался “снежным человеком”.

Город, где он жил, вероятнее всего был Ленинград. А “зона”, где отбывал срок, — лесоповал в Архангельской области. Не отсидев свой срок, бежал, увидев следы “снежного человека”. Если ему удался побег (это мое предположение), то ему не стоило труда скрыться в лесу навсегда. Он же в нем был, как рыба в воде.

Про себя он говорил иногда, что он еврей по национальности, строитель по необходимости.

Мне еще в молодости было ясно, что он живет в дружбе с авдошками. Он мне говорил, что авдошки постепенно привыкают к человеку, о чем я не знал и нигде не читал.

А вот видеть это пришлось. Он так досконально знал их жизнь, повадки, места обитания, что мне казалось, что он мог даже управлять их поведением. Например, когда в этой семье ушел самец, а потом стала болеть и самка, он уехал в Коми, где нашел самца для младшей дочки-самки в лесу, а сам, оказавшись в роли свата, увел двух самок, старую и молодую, на восток, где и народилось на свет дите, которое Александр Петрович нарек Снежком.

В начале восьмидесятых годов, когда “профессор” умер, авдошки, второе поколение, вернулись на несколько лет в “горнецкий треугольник”, где мы с женой на краю Лушина болота видели их.

Был он человеком сверхъестественным. Приведу хотя бы такой пример. Весной на болоте увидели гадюку. Она вылезла из-под хвороста погреться. “Профессор”, подойдя к змее, медленно начал подносить свою руку к ней, все ниже и ниже. Гадюка извивалась от жары, а уползти не могла. Когда он убрал руку, она ушла в хворост.

Все летние сезоны Александр Петрович питался только съедобными лесными растениями, которых знал он множество. Он был вегетарианец. Летом из продуктов ничего не покупал, а зимой не ел мяса.

Часто в летнюю пору “профессор” уезжал в северные районы в поисках новых семей “снежных людей”. У него в самодельной палатке я видел тетради, куда он записывал свои наблюдения. Вероятно, за 20 лет их накопилось много.

Летам 1976 года я уехал в командировку в город Пермь. Когда приехал домой, то узнал от Павла Никифорова, что “профессор” умер. Хоронила его больница как безродного. Тогда Павел и Толик работали вместе на заводе “Ударник”. Они-то и узнали, где он захоронен. Над могилой поставили крест. Потом кладбище расширилось, и на этом месте появились новые оградки, а могилы “профессора” уже нет.

Перед смертью он, рассказывают, сидел около моего дома на скамейке и хотел мне передать старую черную сумку, в которой были записи. Но узнав, что меня нет, он ушел в лес. Павел Никифоров хотел взять сумку и передать мне, но Александр Петрович отказался.

Я считаю, что в “горнецком треугольнике” где-то у него был сделан тайник, в котором спрятан архив и останки одного из авдошек из Настиной могилы.

Я, конечно, долго обижался, что “профессор” мне ничего не оставил, ведь могилу Насти нашел я. А он унес останки в тайник. Я искал тайник 20 лет и бросил (сколько можно). Вот тогда я и решил рассказать о некоторых наших встречах с “профессором” Александром Петровичем Комлевым и семьей авдошек, за которыми я тоже долго ходил по лесам и болотам, наблюдая их жизнь.

НО ВЕРНУСЬ снова в детство, в шестидесятые годы. После первой встречи мы с Толиком уже сами стали интересоваться авдошками и часто ходили по болотным островам, пытаясь их найти. Но они были хитрее нас, и походы не приносили результатов.

Через три года я неожиданно встретился с самцом-авдошкой лоб в лоб. Это было в треугольнике деревень Селищи—Горнецкое—Поддубье. Мне было 15 лет. На весь июль наша деревня пустела — все были на сенокосах. У нас был очень дальний лесной сенокос в урочище Попов угол. Место было сырое, кругом стоял еловый лес с примесью осины, и скошенное сено сохло плохо. Однажды отец объявил перекур, и я отправился на ближний ручей, где в глубоких ямах ловил щучек. Пройдя около трехсот метров по высокой с белыми цветками таволге, услышал в пяти метрах гукающий крик. Звук был такой сильный, что я опешил и остановился. Передо мной стоял “снежный человек”. Его лицо запомнил я на всю жизнь.

С испугу я попятился назад и, зацепившись ногой за корень, упал. Поднялся снова и увидел, что самец бегает впереди меня. Снова упал на землю и лежал до тех пор, пока он не ушел. Я был так напуган, что и вставать боялся. Как мне потом говорил “профессор”, у авдошек в той стороне находилось логово, и самец просто меня не пускал вперед. Он меня пугал. В удрученном состоянии я пришел к родителям и кое-как объяснил отцу, что видел. Мы с ним сходили туда, и мой отец увидел следы авдошки около ручья. Я тогда получил сильный стресс и некоторое время даже болел, но через пару месяцев уже снова ходил в лес. Однако внутренний страх остался, и голова побелела на всю жизнь.

Опишу внешний вид авдошек. Самец был огромного роста, примерно два метра тридцать сантиметров. Плечи вместе с шеей около метра ширины. Глубоко посаженные серые глаза. Рот широкий, губы пухлые и коричневые. Уши не бросались в глаза. Подбородок широкий, постепенно переходящий в толстую шею, Лицо гладкое, с редкими волосами. Нос не был носом зверя или обезьяны, это был нос человека — широкий, курносый, с крупными ноздрями. Лицо похоже на человеческое. Цвет шерсти на теле коричневый или бурый. Под мышками, на животе светлее. А на хребте шерсть была седой. Самка была чуть меньше. У нее выделялись огромные, как тыквы, груди с коричневыми сосками. Старший из детей был самец меньше ростом на полметра своих родителей, цветом светлее. Младшей была самка.

Где-то же в это время видел авдошек и Иван Назаров, о чем рассказала его дочь Вера Сеноедова. Все встречи в основном происходили в этом треугольнике, здесь же рядом с лесными людьми обитал и “профессор”. Через 20 лет я со своей женой Ниной встретил опять авдошек там же, на краю горнецкого болота. Но это была уже другая семья. Молодая самка из той семьи ушла со своими родителями на реку Мезень в республику Коми. За ними ушел и “профессор” Александр Петрович. Он мне потом поведал, что молодая самка нашла себе на севере пару и родила сына. Подрастив его, снова вернулась на Новгородчину. Ее-то мы с женой и увидели. Это было в начале восьмидесятых. Их сыну было тогда около восьми лет, и цветом он был не коричневым, а желтым. Они, пожив несколько лет на истоке реки Каширки неподалеку от деревни Пелюшня и в нашем “горнецком треугольнике”, снова ушли на север.

Питались они в основном растительной пищей: белокрыльником, который покрывал огромные болота, другими травами и корнями. Кроме этого, ели лягушек, жуков, червей, птенцов, а зимой я видел, как они доставали белокрыльник из-под снега. Как говорил Александр Петрович, это их хлеб. Зимой даже нападали на зверей — кабанов, лосей, но редко. Жили в еловых завалах, за версту обходили охотников. Кстати, охотничьи собаки не берут след авдошки, боятся.

После смерти Александра Петровича я ходил на реки Мезень и Вымь, что в республике Коми, и видел авдошек там в местах обитания, о которых рассказал “профессор”. Кроме этого, я много ходил на родине моей жены — в Восточном Казахстане — по горам Алтая с тестем Николаем Матвеевичем Фомичевым, который видел следы “снежного человека” в горном урочище Монастыри. Мы с ним искали место их проживания. Поднимались высоко в горы и на уровне облаков нашли их пещеры, но самого “хозяина” там не было.

Еще одна немаловажная деталь. Во многих публикациях люди, видевшие “снежного человека”, по-разному описывают его внешний вид. Мне “профессор” Александр Петрович объяснял, что у нас в стране водятся два вида. Первый — классический, то есть человекоподобный (который жил и у нас на Новгородчине). Второй — обезьяноподобный. Среди последних много уродцев и мутантов. “Профессор” их видел на Полярном Урале, на реке Северная. Сосьва. Особенно много уродов получается в том случае, если скрещиваются между собой эти два вида.

Все эти наблюдения казались издателям настолько фантастическими, что долгое время я пытался опубликовать свои рассказы, но тщетно. И только спустя вот уже столько лет я предпринимаю такую попытку.

МЫ ДВА года после той первой встречи с авдошками прочесывали с Толькой Дмитриевым болотные острова, надеясь найти их снова. Затем с компасом прошли по лесам, прилегающим к правому берегу Мсты. Но авдошки как сквозь землю провалились. Мы на некоторое время бросили это занятие.

Но как-то, уже один, без Толика, я захотел сходить за деревню Красная Вишерка на устье Вишерки, где сходятся речки Большая Вишера и наша. Дома сказал, что ухожу на два дня на рыбалку. Я тогда хотел просто ради любопытства посмотреть это красивое место, ну заодно и рыбы половить. До соседней деревни я шел кратчайшим путем через урочище Верина нива и дальше тропкой вдоль берега реки.

Красную Вишерку прошел тоже берегом и бодро пошагал к своей цели. Во второй половине дня, идя вдоль живописного берега, я обнаружил отличное место для рыбной ловли и отдыха. Здесь я остановился.

В большом чистом омуте сквозь толщу воды виднелось песчаное дно, а по нему ходила большая стая прожорливых окуней. На другой стороне реки золотилась песчаная отмель, где можно было здорово позагорать, как на пляже. Над омутом склонились зеленые молодые дубки, которых как бы сталкивали в воду высокие нахальные осины. Если слегка прищурить глаза и не обращать внимания на дрожащие листья осин, а смотреть на всю картину леса в целом, то покажется, что осины как будто живые и вот-вот сейчас шагнут в воду. Не потому ли и дубки отклонились от них в сторону. На этой зеркальной поверхности воды неподалеку от песчаной отмели красовались белые звезды лилий в окружении зеленых и круглых листьев. Я просто не мог не остановиться здесь, не впитав в себя часть живой красоты последних дней июня.

Закинув две удочки, я стал ловить красноперых окуней. Клев был отличный. Я спустился к воде и набрал котелок, чтобы кидать в него пойманных колючих рыбок. Просидев так около двух часов, я наловил рыбы на вечернюю уху, которую хотел сварить в месте ночевки на устье. Сложил удочки и положил их на берег, разулся. Солнце грело так сильно, что я постепенно разделся до пояса, а потом решил выкупаться в этом чистом местечке. Раздевшись догола, поскольку стесняться здесь было некого, я полез в воду. Она была теплая, и я долго плавал и нырял в этом омуте.

Когда же поглядел на то место, где была моя одежда, то не увидел ее. А за кустами кто-то шевелился и хрустел зубами. Тогда я крикнул:

—Хватит баловаться!

Очевидно, голос мой был услышан, потому что кусты затрещали, и я четко слышал, как несколько пар ног убегали в лес. Быстро вылез на берег и... обомлел. Одежды не было. Котелок с рыбой опрокинут, а рыба вся пропала, остался лишь один самый маленький окушок, он лежал на мокрой земле. Я стал искать свою одежду. Неподалеку в кустах обнаружил свои резиновые сапоги. Я был в отчаянии, от злости хотелось грызть землю. Обувшись, сел на траву. На меня сразу накинулся рой слепней и комаров.

Тут я вспомнил, что у меня в рюкзаке лежала фуфайка, которую я таскал на лесные ночевки. Быстро надев ее, порадовался: хоть сапоги и ватник оставили, сволочи. Из одежды в мешке больше ничего не было. Я положил туда пустой котелок и завязал его. Встав, осмотрелся и стал разглядывать траву: кто же надо мной подшутил? Неужели такие же рыбаки, как я?

Но, пройдя несколько метров по смятой траве, вышел я на мокрое место. Здесь была низина, заросшая вязолистником. Здесь, наконец, и увидел, что следы были авдошкины. На влажной почве четко отпечаталась ступня почти полуметровой длины и со следом свисающей шерсти. Ноги мои вовсю жрали слепни, и я снова вернулся к реке. Оставив удочки, стал пробираться осторожно к деревне Красная Вишерка, а увидев дома, спрятался в кустах неподалеку от крайнего дома. Я ждал темноты. Уже поздно вечером увидел я около “своего” огорода мужчину.

Жалобным голосом, каким, говорят нищие, стал его подзывать к себе. Сначала он не понимал ничего, а потом, выругавшись матом, подошел.

—Чего кричишь?—строго спросил деревенский мужик.

—Дяденька, у вас старых штанов не найдется, а то пока я купался, авдошки утащили у меня одежду,—все так же жалобно пояснял я незнакомцу.

—Авдошки, говоришь, утащили, интересно. И откуда ты только появился,—громко захохотал мужик.

—Мне штаны старые какие-нибудь нужны, а то пока иду до Поддубья, мне слепни да комары . . отгрызут,—я уже стал сердиться.

—Ладно, сиди здесь, чего-нибудь принесу,—уже серьезно сказал мужик.

Я шлепал себя по голому заду, по ногам, размазывая кровь от укусов. Наконец, незнакомец появился, неся мне обещанные штаны.

—Конечно, в них нет фасона, но до Поддубья ты в них дойдешь. А сейчас пошли ко мне,—уже миролюбиво пригласил он к себе домой.

Было уже поздно, и его семья спала. Он налил мне стакан молока и дал кусок хлеба. Сам закурил.

—Я тебя узнал по “копылу”, ты Михаила Керосинина сын Олег. А мать учительница Екатерина Михайловна. Неужели авдошек ищешь?

—Да мы уже их видели на болотном острове Терехун со своим другом Толькой,—ответил я и задумался, глядя на него.

—Спросить еще чего хочешь? Проси. А меня дядей Петей или Петром Матросовым величают,—сказал он.

—Спасибо за ужин, дядя Петя, я домой пойду, ночь светлая, а спать я не хочу.

—Ложись на сеновал, а утром рано разбужу. Мне чего-то не спит-

ся,—посетовал хозяин.

—Я тоже не засну сегодня. Завтра отец с меня шкуру спустит за потерянную одежду. Я уже в Терехуне оставил сапоги в болоте, когда от авдошек бежал,—объяснил я дяде Пете.

Он громко рассмеялся. В комнате кто-то зашевелился. Тогда мы вышли снова на улицу. Ночь была звездная, светлая и холодная — стояли последние июньские белые ночи.

—Почему ты решил, что авдошки одежду украли?

—Я следы их видел в мочажине неподалеку от устья,—объяснил ему где.

—Это авдошкина младшая дочка украла. Ей уже 10 лет, наверное. Такая пакостная. Она весной на реке, когда был ход плотвы, хвостушу со старшим братом своим у меня вытрясла. Я сначала думал, что наши мальчишки сделали. А потом подкараулил в кустах и выследил. Когда авдошки отвлеклись — стали рыбу вынимать, я выскочил и длинной ивовой палкой начал их охаживать по рыжим спинам. Ох, как бежали они от меня,—сказал Матросов и засмеялся своим хриплым прокуренным голосом.

—А родители их могли бы вас потом наказать.

—Что ты, Олег, они меня уже знают, я их много раз видел на длинном плесе. По ночам купаются, черти. Не боюсь я их, такие же люди, только дикие, да в шерсти все. А дочку авдошек один раз видел в синей женской кофте с пуговками. Это было тоже на берегу, неподалеку от того места, где ты рыбачил.

Когда стало светать, я ушел домой. Дома уже привыкли к моим приключениям, и отец не стал меня наказывать. Этим же летом Петр Матросов нашел мою одежду в трехстах метрах от деревни и передал моим родителям. Потом он жил уже в Малой Вишере на одной со мной улице, и мы часто вспоминали тот случай.

ПОСЛЕ августовского похода в “горнецкий треугольник” мы с Толиком ходили туда еще два раза, но ни следов, ни самих авдошек не встречали. Хотя уже знали, что они живут там.

Идя обратно в последний раз по компасу через лес, заметили маленькое круглое болотце около двухсот метров в диаметре. Кругом рос высокий сосновый лес. Что нас удивило, так это само болотечко. Оно было, как раскрашенное осенними красками блюдечко, с двумя каемками. Зеленые макушки сосен, стоящих по краю, составляли одну зеленую каемку, а золотистые стволы их — вторую.

Ну а само болотце-блюдечко было расцвечено всеми имеющимися красками осени. Она как художник хаотично разбросала цвета: желтыми были маленькие березки, зелеными — уродливые сосенки, коричневыми — устаревшая трава, красными — маленькие осинки, стоявшие у края больших сосен.

Я пошел к болотцу посмотреть его ближе, а Толик сел отдохнуть на берегу. Не успел я обойти его кругом, как услышал крик Толика.

—Иди сюда, я шлем воина нашел, —и он показывал находку еще издали. Действительно, это был позеленевший от времени, полуразложившийся шлем.

Позже и дальше копаясь в земле, мы находили много всякой полусгнившей рухляди, непонятные металлические куски, покрытые многовековой ржавчиной. Рукоятку сломанного меча.

—Здесь было поле боя,—предположил Толик.

—У нас старики давно говорили, что здесь, около Поддубья, в Кузиных суках наши предки-славяне воевали с литовцами,—согласился я с ним.—Знаешь, Толик, если бы не увлечение авдошками, я занялся бы расколками. Здесь можно много найти интересного. А может, тут и золото есть,—улыбаясь, сказал я другу.

—Ну, золото, придумал тоже, — засмеялся Толька.

—Я имею в виду то золото, какое может быть у воинов в карманах. Ведь среди них и богатые были, — объяснял я, чтобы его заинтересовать.

Он оживился:

—Знаешь, Олег, где сейчас это болотце, мне кажется, озеро было, а в озере может быть и лежат убитые новгородцы и литовцы,—загадочно промолвил Толик.

—Несомненно, в болотце кто-нибудь лежит, в торфяной жиже,— сказал я уверенно.

—Ладно, если не забудем это место, то уже следующим летом посмотрим здесь основательно, а сейчас пойдем домой. Авдошек оставим до весны и раскопки эти тоже.

Как только растаял снег, следующей весной мы снова возобновили поиски следов. В конце июня мы шли удрученные неудачными походами по “горнецкому треугольнику”, так как следов авдошек снова не обнаружили.

Но мы опять наткнулись на болотце-блюдечко.

—Смотри, Толик, наше игрушечное болотце. Что мы с тобой хотели сделать этим летом? Обследовать его порядком, так давай покопаемся,— предложил я другу.

—Давай. Возьмем срубим длинные палки, ошкурим их и будем протыкать мох. Что будет внутри болота, мы и посмотрим,—со знанием дела сказал Толя.

Я вырезал ножом длинный рябиновый щуп и ошкурил его, заострив конец. А Толик срезал березовый. Мы начали протыкать болотный слой дерна. Почва на этом “блюдечке” качалась под ногами. Может, и правда здесь было озеро, думал я, протыкая метр за метром торфяную сплетенную корнями прослойку.

За этой работой мы провели час. Иногда палка в какой-то предмет упиралась, и мы определяли, что это дерево, так как она скользила вокруг него, и уходила снова вглубь. Наконец, мой щуп уткнулся во что-то непонятное, Но это было не дерево и не камень. Тогда что же?

Я позвал Толика, и он тоже долго стучал в неизвестный нам предмет. Он сделал несколько дырок во мху и внимательно палкой ощупывал место, где находилось неизвестное “тело”. Потом я стучал своей палкой.

—Знаешь, Толик, по звуку вроде металл, но почему-то мягкий,—покачал я головой.

—А я знаю что. Обтыкав кругом место, я понял, что там лежит человек,—уверенно заявил друг.

—Человек давно бы сгнил.

—В болоте, может, и сохранился.

—Ты хочешь сказать, что туда не поступал воздух, и труп сохранился?

—Вот именно. Пошли домой, возьмем веревку и лопату.

Мы быстро отправились домой. Там, наскоро поев, вернулись обратно с лопатой и веревкой. Начали сначала копать верхний слой вместе со мхом и дерном. Изнутри пошла вода и жижа, и края стали тонуть.

Пошли, срубили несколько жердин и положили по краям. Освободив от дерна участок в два метра длиной и с метр шириной, я, раздевшись, полез в торфяную яму. Я ногами прощупал и понял, что там действительно лежит человек.

Нам нужно было под плечи подвести веревку. Я несколько раз опускался в торфяную жижу. Глаза и рот забивало торфом. Когда я вылез из ямы, то выглядел настоящим чертом.

—Толик, разведи костер.

Он быстро развел костер, я грелся, и жижа стала засыхать у меня на теле,

Отогревшись, я предложил Толе новый план:

—Мы забираемся вдвоем в котлован, я поднимаю тело с одной стороны, а ты под него заводишь веревку, концы которой выкидываем на землю.

Забрались снова в яму. Я попытался оторвать тело за плечи от земли. С нескольких попыток это все же удалось, и Толик быстро подвел веревку. Концы мы выкинули на край котлована.

Пошли снова к костру. Погревшись там, мы вскоре вытащили на жерди труп.

Это был действительно древний воин в шлеме и кольчуге, облепленный торфом. С помощью веревки мы его с трудом притащили на берег к костру.

Шлем был рассечен мечом с левой стороны головы. Штаны и обувь были кожаные. Мы с трудом сняли с него кольчугу и шлем. У пояса нашли мешочек с непонятными предметами, которые мы выкинули. В мешочке было несколько монеток из серебра. На монетке был изображен всадник с копьем. Я взял одну монетку и кольчугу для себя, а Толику отдал остальные монеты. Он был доволен, я тоже.

Я давно хотел иметь кольчугу, которую еще раньше видел в музее. Кольчуга эта, очевидно, была не первой находкой в наших болотах. Я слышал, что и раньше кто-то из земляков носил такую же.

Нагревшись, мы надели одежду на грязные тела, надеясь в речке вымыться основательно. Потом снова подошли к трупу. Под кольчугой была твердая черная ткань. Тело не было разложившимся полностью, но все было темное, в торфе. Мы поднесли его к костру, так как здесь было свободное от деревьев место, где мы хотели его закопать.

—Не нужно его сжигать!—вдруг услышали мы знакомый голос. К нам шел человек, который спас нас в Терехуне.

—Нет, мы хотели его закопать у костра,—объяснил я ему ситуацию.

—Дай лопату, Олег,—сказал мне наш спаситель.

—А откуда вы знаете мое имя, я же вам его не говорил?—спросил я коренастого мужчину.

—Да я вас давно знаю и вижу, что делаете в лесу, а дружка твоего Толиком зовут, — ответил спаситель, чем очень озадачил нас.

—А как вас зовут?—спросили мы его.

Он сначала молчал, как будто не слышал, разрубая лопатой корень.

—Александром Петровичем можете звать меня, ребятки,—весело посмотрел он на меня черными глазами, а сам продолжал копать землю. Он, очевидно, думал, что мы действительно хотели сжечь труп, поэтому и взялся за лопату сам.

Выкопав больше полуметра, мы вместе с ним подняли тело древнего воина-новгородца и положили его в новую могилу, а Александр Петрович закопал его.

—Так, значит, ограбили древнего новгородца, ребятки?—спросил он, закончив работу.

—Их, может, тут тыща лежит, и никому нет дела. А когда мы нашли, тут и критики сразу появились,—резко отпарировал я ему.

—Чего вы здесь в наших лесах ошиваетесь, мы тоже знаем. Авдошек тоже пасете, как и мы, а теперь и нас выследили,—добавил перцу Толик, защищая меня.

—Выбирай выражения, молодой человек!

—А что, неправда?—добавил я.

—Хорошо же вы за помощь мою расплачиваетесь.

—Извините, забыли,—ухмыльнулся Толик.

—А может, помиримся, ребятки, раз одним делом занимаемся?—пошел на сближение с нами Александр Петрович.

—Конечно, надо за добро платить добром, — попытался и я сгладить вспыхнувший было конфликт.

—Ну вот и договорились, ребятки. В одном лесу ходим, зачем же ссориться,—уже миролюбиво подвел черту наш новый союзник.

—А раз мировая, то давайте, не стесняйтесь, Александр Петрович, вашу руку,—и Толик первым протянул ему грязную ладонь.

Они крепко пожали друг другу руки. Потом он сам протянул мне ладонь. Я почувствовал огромную силу в его руке.

Мы разошлись. Он ушел в лес, а мы пошли домой. Уже потом Толик в Малой Вишере продал серебряные монетки коллекционеру, а кольчугу я долго хранил дома, иногда тайком надевал и носил под рубашкой. Потом тоже продал коллекционерам.

УЖЕ ТРЕТИЙ год мы с Толиком Дмитриевым ходили по лесам и болотам в поисках следов авдошек. За это время много раз принимали след медведя за авдошкин. Первого медведя встретили у бывшей деревянной геодезической вышки у дороги Поддубье —Горнецкое. Вышки уже давно не было, а название так и осталось. Этот медведь, повстречавшись с нами, убежал, не успев нас даже напугать.

Толик мне внушал, что нам нужно вырабатывать “кошачий ход”, чтобы в будущем ходить по следам авдошек. Я был с ним согласен. К тому же ходить по следам крупных зверей, а тем более авдошек, опасно.

Однажды в деревне за две бутылки водки приобрели старое охотничье ружье — одностволку шестнадцатого калибра. Отпилив ствол и изменив конструкцию приклада, сделали из него обрез. Уже вечером за старой кузницей мы его испытали на дальность выстрела. В дальнейшем я уже и без Толика ходил с ружьем по лесам Вологодской и Архангельской областей, а также республики Коми.

На другой день мы уже с новым оружием шагали по горнецкой дороге. На сыром торфянике увидели следы медведицы и трех медвежат. Пройдя по ним с километр в сторону болота, на лесной полянке увидели их семейство. Здесь действительно мы затаили дыхание, так как медведица иногда поглядывала в нашу сторону. Но затем она успокоилась.

А ее медвежата, наоборот, стали играть. Сначала бегали по земле друг за другом. Обычно два медвежонка набрасывались на третьего и валили его с ног, а он, лежа на спине, отбивался от своих собратьев. Вырвавшись от них, он побежал и полез на корявую, уродливую сосну. Она была, возможно, поражена когда-то молнией, так как верхушка состояла в основном из сухих веток.

Два медвежонка преследовали его и на дереве. Удравший уже был на макушке сосны. Наконец братцы его достигли и начали лапами бить его по голове. Он тоже оборонялся. Но вдруг сосновый сук не выдержал тяжести, и забитый у собратьев медвежонок рухнул на землю. Он пытался вскочить на ноги и не мог. Потом долго лежал на земле. Медведица сидела рядом, а медвежонок умирал. Наверное, у него был сломан позвоночник. Мы так наблюдали за ними несколько часов. Медвежонок не шевелился — он был мертв. Сколько им было времени от роду — они были первогодки и размером были с собачку-дворнягу.

На другой день мы снова пришли, но здесь уже никого не было. На траве видна была вылизанная кровь. По смятой траве определили, что медвежонка утащил какой-то зверь, но не медведица. Я еще тогда, в юности, задавался вопросом: почему же медведицы, приносящие каждый год по два или три медвежонка, не могут заполнить потомством наши леса? Ведь у них практически нет врагов, да и охотники не часто их бьют. Выходит, что немало медведей погибают. От травматизма, особенно в детском возрасте.

Еще вопрос. У медведей нет врагов. Еды им хватает и на земле. Зачем тогда им лазать по деревьям? Мед доставать? А может, скрываться на крайний случай от авдошки? Он-то не лазает по деревьям, я это потом уже определил. Нам было очень жаль маленького медвежонка.

Уже в августе мы снова напали на следы крупного и старого медведя. Походив по его следам не один день, опять пришли к выводу, что у этого медведя здесь постоянное место обитания, и другие молодые медведи даже не заходили на его территорию. Этот медведь жил очень далеко от нашей деревни. Место находилось между горнецкой дорогой и речкой Хубкой. Ходили туда по компасу и тренировались в ходьбе по лесу. Иногда шагали в день по тридцать километров и более. Не забывали отрабатывать “кошачий ход”.

За этим медведем наблюдали до глубокой осени, пока он не стал искать место для берлоги. Он облюбовал в густом еловом лесу неподалеку от верхового болотца небольшой бурелом. Здесь под упавшими рядом толстыми елями и устроил себе берлогу.

Елки были густые, разлапистые и лежали почти параллельно друг другу. Их вывороченные корни тоже находились на одной линии, образуя длинную и высокую стену в пять метров. А под их упавшими стволами в трех метрах от корней медведь и начал устраиваться на зиму. Ветер был с его стороны, и мы отчетливо слышали, как он ломал сучья и хрустел ветками. Ведь он ложился спать не на одну ночь, а на длинную зиму. Снегу еще не было, и через неделю в ясный ноябрьский день мы снова наведались к берлоге. Подкрались тихо-тихо и, встав на корточки, разглядывали среди веток его логово. Видно было плохо — сплошные сучья. Но зато еще слышно было дыхание уснувшего зверя. Это не был храп, а спокойное ритмичное дыхание зверя, который надолго, основательно лег спать.

Я стоял и думал: “Вот ведь как в природе все устроено — даже дыхание зверя, очевидно, было сбалансировано в соответствии с накопленным жиром, энергией”. Потом ушли домой, и за всю зиму у нас не возникло желания рассказать охотникам о берлоге.

И следующее лето мы также ходили по медвежьим следам, но следов авдошек не видели. Один раз мы договорились с Толиком сходить по краю болота, от подмошской дороги, до окрестностей деревни Горнецкое. Ушли с расчетом на два дня. От Липухи пошли влево по болоту. Идти по нему было вязко и вскоре мы пошли по окраине леса, где суше. Идти здесь тоже было трудно — сплошной ивовый кустарник. Между лесом и болотом много топких мест, приходилось делать обходы. Рядом протекал липушский ручей, который и вытекал из этого болота, а впадал в нашу речку.

Около ручья кормилось много уток, и у меня часто возникало желание разрядить свой обрез, но потом все же я подавлял свою страсть. Через некоторое время мы зашли в такую топь, что еле выбрались из нее. Продираясь сквозь колючий кустарник, наткнулись на стадо кабанов. Они с этого леса делали набеги на липушское поле картошки. Здесь в торфянике у них, очевидно, был свой “санаторий”. Вспугнув диких свиней, шли некоторое время по следам и вышли на другое болотце, поросшее сосной. Но нам нельзя было уходить от Лушина болота и мы снова стали забирать вправо. Топь осталась позади. Мы вышли на чистую гладь болота. Исток ручья остался позади.

Вскоре мы на стыке болота и леса нашли следы авдошек, но уже старые. Они тут питались сочной травой с полукруглыми листьями. Из этого растения, похожего на оранжерейные цветы каллы, рос один цветок на мясистой зеленой ножке. Вот этот-то цветок — растение и корень — был основным хлебом авдошек, как для нас пшеница.

Мы пошли по следам, но на сухом месте вскоре их потеряли снова. Походив по лесу, увидели горнецкую дорогу. На ней и пошли опять эти загадочные следы. Они привели нас снова на край леса. Здесь тоже авдошки кормились этой зеленью. Потом пошли краем леса. Ветер доносил до нас ужасный запах гниющего мяса. На высокой сухой елке увидели стаю ворон. Они тоже нас заметили и своим карканьем предупредили всех о нашем приходе.

Вскоре мы увидели страшное зрелище, от которого чуть не потеряли самообладание. На толстой сосне с широкими ветками на нижнем суку висит... медведь.

Подойдя ближе, остановились, пораженные увиденным. Да, на нижнем суку, в двух метрах от земли, висел спиною к стволу медведь. Его ноги касались зеленой травы. Сук был сломан и часть его валялась в пяти метрах от дерева. Из тела медведя торчал обломок сука, красный от крови. Вокруг сосны смята трава, поломаны кусты ивы и крушины. Видна на земле кровь и много рыжей шерсти. Ран на теле медведя не было, но кровь, очевидно, шла, а сейчас это было заметно на левой стороне шеи, где шерсть.

—Т-ты понимаешь, ведь авдошка повесил медведя на этот сук,—заикаясь сказал я Толику.

—Да вижу. Кроме него никто не сможет повесить мишку,—с трудом вымолвил он.

Я видел, как у него дрожат губы. Вытащив обрез, я зарядил его и начал обходить место схватки хозяина леса и авдошки. Что они здесь не поделили? Может быть, участок леса и не поделили. Медведь-то был сильный, но молодой еще. Ему было где-то около четырех-пяти лет от роду. Вот мишка и позарился на свободный участок леса, а авдошка его наказал. “Закон тайги — медведь хозяин”, — в данной ситуации это изречение можно теперь было и опровергнуть.

Мы с Толиком пошли подальше с этого места. Бродили около часа, пока не поняли, что бредем, не зная куда. Небо затянулось тучами, и пошел мелкий дождь. Встали под елку, достали компас. Мы знали, что дорога Селищи — Горнецкое была в северном направлении, но далеко до нее или близко, мы не знали. Поэтому пошли на запад на нашу речку Вишерку.

Через несколько часов без дорог и тропинок ночью вышли мокрые и усталые к своей деревне. Так мы с Толиком впервые пересекли огромный лесной массив с востока на запад, в котором жила семья авдошек. Массив, который мы назвали “горнецким треугольником”.

ОДИН год в Селищинской школе не было седьмого класса, и я год проучился в Малой Вишере в школе № 1. Жили мы рядом со школой, на улице Новгородской, в старом деревянном доме № 32 (сейчас на этом месте стоит двухквартирный типичный дом из кирпича, с внутренними лоджиями). В общежитии познакомился с одноклассником Павлом Никифоровым, который был родом из Папоротна.

Как-то он мне поведал, что его отец видел “снежного человека”. В середине зимы я напросился к нему в гости в деревню, чтобы поговорить с его отцом, лесником Ермошей, как его все звали.

В 1963 году эта деревня тоже была глухоманью. Это сейчас через Папоротно идут день и ночь машины в четырех направлениях. А тогда мы от города до их деревни шли через лес пешком 20 километров. От Малой Вишеры до Новгорода не было хорошей дороги, что уж говорить о других “трассах” района — везде было бездорожье.

Увидев его отца впервые, я подумал, что он такой недоступный и угрюмый, что я вряд ли что у него узнаю. Кроме того, что он был лесником, он был также охотником и рыбаком. Места там были лесные и озерные. Мы вечером после бани с Павлом привязались к нему с просьбой — рассказать о его встрече с авдошками.

—Ты что, авдошку видел?—спросил у меня лесник.

—Да, видел, целую семью: двух взрослых и двух детей, за Поддубьем на болоте, на острове Терехун.

—Тогда понятно, один раз увидишь — на всю жизнь запомнишь. Первый раз я его видел года четыре назад в устье Вишеры. Шел со стороны Красной Вишерки и должен был подойти к устью, а там неподалеку от речки была старица, заросшая травой. Я тихо иду между ею и рекой, а ветер дул со стороны, где лужа эта была. Я остановился, потому что услышал плеск воды. Стал потихоньку подходить, меня заинтересовало, кто же там булькает в воде. Смотрю — двое волосатых авдошек “смучивают” воду в старице. На берегу стоит один маленький и рыбину в руках держит, а на земле сидит совсем желтенький ребенок. Я невзначай кашлянул и вспугнул их. Они быстро выскочили из старицы. Самка подхватила желторотика, и они побежали вверх по реке,—закончил свой рассказ лесник.

Потом свернул из газеты толстую цигарку из махры, закурил, окутав нас синим дымом, и продолжил:

—Второй раз мы видели его с Пашкой у болота, когда за полевиками ходили, снега уже не было. Тогда тоже его вспугнули, он корни в земле копал. Это было в той стороне, где раньше узкоколейка шла на станцию Гряды. Пашка тогда совсем маленький был.

—Ну да, маленький, мне уже 10 лет было. Ты с ружья мне уже стрелять давал,—перебил отца Павел.

—Да разве от тебя отстанешь, смола ты липучая,—сердито сказал Ермоша, глядя строго на Павла.

Павел опустил глаза. Мы все молчали. Нарушил тишину старший сын Сашка:

—Его, авдошку, видела даже наша мама. Она в бане мылась, а он в окно глядел, потом она подошла к окну и видела, как он махнул через кусты одним прыжком. Что ему нужно было у бани делать?

—Как чего? Наверное, помыться хотел,—смеясь, предположил Павел.

—Ха-ха-ха,—дурашливо засмеялся Сашка, раскрыв рот до ушей.

Ермоша стукнул ему по плечу, и Сашка, обидевшись, ушел в спальню. На этом наши разговоры об авдошках кончились. Я был рад, что нашел еще себе союзников в этом деле. Но одной поездкой в Папоротно не закончились мои встречи с этой семьей.

Как-то мы с Павлом убежали из школы к нему в деревню на два дня, весной, когда сошел снег, не дождавшись первомайских праздников. Мы с ним ходили на озера, смотрели лебедей.

Но сбежали мы тогда не только ради того, чтобы увидеть лебедей, не только ради рыбалки, на которую мы ходили, и прочих весенних прелестей.

Мне Пашка Никифоров поведал по секрету, что его отец Ермоша видел в озере, которое находится рядом с деревней, “водяного”. Расспрашивать у самого отца мне Павел не советовал, а рассказал сам эту историю о том, как отец видел нечисть.

—Один раз летом батя мой шел вечером в сумерках по берегу озера и видит, что волосатый “нечистик” сидит на берегу у воды за кустами, а ноги в воде держит. Услышал шаги “водяной” и нырнул в озеро. Ну, ты же понимаешь, Олег, батя лесником работает, никого не боится, даже авдошку, а тут “водяной” да еще рядом с деревней живет. Его батя несколько раз видел в озере.

—А когда это было, Пашка? — спрашиваю у него.

—Прошлым летом, — таинственно произнес Павел.

—Да, ну и загадочки ты мне поведал, дружок. Мы еще с авдошками не можем разобраться и объяснить, а тут “водяной”,—озабоченно сказал я Павлу.

—Вот и надо бы это лето понаблюдать за озером,—ответил друг.

—Тебе проще, ты здесь живешь, тебе и наблюдать нужно,—посоветовал я ему.

—Конечно, понаблюдаю. Я думал, что лед растаял, а он еще стоит, закраины в озере только чистые, — с сожалением сказал Павел.

—Ладно, летом я к тебе приеду, мы с тобой еще посмотрим, что это за “водяной” у вас объявился,—пообещал я товарищу.

Летом, где-то в конце июня, я пришел к нему в гости. Мы две ночи просидели около озера, но никого не видели, и я вернулся домой.

Позднее, встретившись со мной в Малой Вишере, Павел рассказал мне такую историю:

—Много ночей я провел за лето на озере, караулил “водяного”. Кругом озеро обходил не один раз за ночь. Бросил это занятие. И вот в начале августа сидел я с удочкой в кустах и ловил рыбу. Были уже сумерки, но так было хорошо на озере, что я и уходить не хотел. Сидел тихо и смотрел на чистую гладь воды. И вдруг услышал, что со стороны леса, а я был на другой стороне озера от деревни, к воде подходило страшное существо.

В десяти метрах от меня двуногое существо полезло в воду и стало тихо купаться в озере. Находилось в воде около 15 минут. Выйдя из воды, существо отряхнуло со шкуры воду, и я понял, что это авдошка. Его-то мой батя и принял за “водяного”.

Приняла авдошку за “водяного” и одна девушка из Вологодской, области. Я встретил их в поезде, когда они ехали в поселок из Вологды. Они ездили к врачу. Вот что поведала мне мать этой девушки, Елены:

—Лена занималась плаваньем, хотела чемпионкой стать. А в поселке на реке Сухоне летом много плавала, особенно по утрам. Плавала вдоль берега часто, а у берега над водой кусты растут.

Однажды плыла она с опущенной в воду головой, а потом ее подняла и увидела около себя в трех метрах “водяного”. Он тоже вдоль берега плавал, погружаясь в воду. Вот Леночка моя увидела “водяного” и заболела, повредилась умом дочка. Вот по врачам вожу, — заключила рассказ моя попутчица.

Передо мной сидела красивая девушка с безразличным взглядом. Я тогда не мог записать подробности рассказа, многое забылось. Может быть, этой женщине случайно попадется на глаза эта книга, и она вспомнит этот разговор. В этом случае тоже “водяного” спутали с авдошкой.

Но вернемся снова в Папоротно. Как потом мы с Павлом Никифоровым узнали от “профессора”, авдошка в озере лечился. Он, как и человек, мог простудиться, и у него поднялась температура, а чтобы ее сбить — он и залез в холодную воду.

Потом уже, много позже, другой самец-авдошка умер от простуды. Александр Петрович, наблюдая за ним, определил, что он болел пневмонией и таким способом лечился до самой гибели. Он умер в воде, продолжая свои “процедуры”.

Они, авдошки, в основном умирают от простуды, а трупы их так и остаются в воде рек или озер. Поэтому так трудно обнаружить где-либо скелет авдошки. Сейчас уже врачи и народные целители, вроде Порфирия Корнеевича Иванова, признают лечение простудных заболеваний холодной водой, но авдошки лечились таким способом раньше людей. У них не было выбора — они не были избалованы теплом, как мы.

Самка из этой семьи тоже умерла от простуды на реке Вымь. И тело ее находится на дне северной реки. А самец умер раньше и нашел себе могилу в реке Вишерке в “горнецком треугольнике”. Об этом мне тоже поведал “профессор”, которому можно верить: он долго наблюдал за авдошками.

Естественно, оппоненты существования “снежного человека” требуют предоставить для доказательства хотя бы останки авдошки, но ведь

“профессор” не назвал мне даже место их гибели. Он назвал только реки: Вишерка и Вымь. К тому же этот вид авдошки очень редок, а на территории распавшегося Советского Союза находится всего около 20 семей, основная их часть проживает в Сибири. Почему же здесь, в Новгородской области, многие видели авдошку? Да потому, что здесь и людей проживает больше. Но сколь еще живучи в народном творчестве черти, водяные, лешие. Эти образы восходят скорее всего к увиденным когда-то авдошкам или “снежному человеку”. Нет явления — нет и его проявления.

ПОСЛЕ встречи с авдошкой в Поповом углу я болел, но за зиму поправился, а на летний сезон следующего года снова направился в “горнецкий угол”. Я разыскивал Александра Петровича Комлева, который должен был находиться в этом лесу.

Однажды я пошел опять за горнецкую дорогу на реку Хубку, где когда-то наблюдал с Толиком за медведем. Здесь я случайно наткнулся на свежие следы авдошек. Следы вели вдоль речки Хубки к маленькой деревушке Задорье. Я уже вполне отработал “кошачий ход”, как учились мы бесшумно передвигаться с моим другом.

Следы привели меня в глухое место. Здесь на речке около омута, закрытого шапками деревьев, я и заметил авдошек. Они ловили рыбу. От омута отходила в сторону большая заводь, которая от русла была отгорожена плотиной из травы и корней. Тут вся семья в глуши леса и ловила рыбу. Двое взрослых и старший их сын взбалтывали стоячую воду, а дочка стояла на берегу и глядела.

Я в такой близости их всех сразу видел впервые. Они так были заняты делом, что мало обращали на меня внимания. Я к ним приблизился на 10 метров — ближе подходить боялся. По-видимому, они были неплохими рыбаками и занимались этим делом часто. Пойманную рыбу не сразу съедали, а бросали на берег, предварительно сжав ей голову. Наловив рыбы, они сели в кружок и стали ее есть. Я отчетливо слышал, как у них рыба хрустела на зубах. Я не знал, в какую сторону, они сейчас пойдут, поэтому я встал осторожно из укрытия и тихо пошел назад. I

На моем пути стоял Александр Петрович и весело глядел на меня.

—Ну что, выследил авдошек? Я думаю, здесь ты насмотрелся вволю.

—Да, впервые вижу всю семью в сборе. И с такого близкого расстояния разглядеть мне их пришлось тоже впервые.

—А все же какие цели ты преследуешь в своем увлечении?—задал вопросик “профессор”.

—Какую цель, говорите? Да цель получше узнать этих существ — авдошек.

—Значит, природу любишь?

—Люблю,—я оглянулся назад, где были авдошки, но там было уже тихо, они наелись и ушли в лес, услышав наши голоса.

—А еще что интересного знаешь про свой край?

—Много чего интересного есть. Лазал мальчишкой в гнездо беркута, птенцов хотел посмотреть, да он чуть не убил меня. С гнезда вытащил, и я на землю летел, хорошо сучья не дали в плюшку разбиться, — рассказывал я ему о своих приключениях.

—Многие виды животных и птиц пропадают. Беркута охотники на чучела перебьют, беднеет природа,— с сожалением говорил “профессор”.

—Много еще у нас чего неизведанного, неопознанного, неизученного,—возразил я ему.

—Много, очень много, не только ведь на новгородской земле, а во всем мире. Жизни одной не хватит, чтобы одно явление изучить досконально. Вот ты ходишь за авдошками, а ради чего?—задал он мне вторично тот же вопрос. —Ради интереса.

—Но ведь интерес может и пропасть, тогда что?

—Не знаю,—я стоял и молчал, не зная, что ответить.

—Вот видишь, не знаешь. Нужно иметь цель — ради чего ты занимаешься этим делом, а не другим. Если ради открытия, тогда другое дело. Честь тебе и хвала. А может, ты хочешь убить авдошку, а скелет его продать или поставить у себя в шкафу, тогда позор тебе и презренье. Ради открытия многие пошли на гильотину, горели на кострах в средневековье, сидели в тюрьмах и сумасшедших домах. Гнили в бараках Беломорстроя и умирали, надрываясь на лесосеках Архангельской области...

—И вы один из них?—перебил я “профессора”.

—Научитесь, молодой человек, не перебивать, когда с вами говорит

старшие. Научитесь держать язык за зубами, даже если вас будут жечь каленым железом. Поняли?—сердито сказал Александр Петрович.

Я молча смотрел на “профессора” и понял по его глазам, что он не хочет больше говорить со мной.

—До свидания, Александр Петрович, я пойду домой.

—До свидания, Олег.

Я пришел домой. Настроение было плохое. Зачем я обидел человека? Ведь я так долго искал его, а теперь он и разговаривать со мной не будет.

Теперь я был уверен точно, что он непростой человек. Но друг он был для меня или враг — в этом я пока сомневался. Что он сидел где-нибудь на Соловках, это точно. Но если сидел, то за что? У меня прадед по материнской линии тоже сидел как “враг народа” и был расстрелян. Но мама его вспоминала только с хорошей стороны. С такими вот думами я засыпал в ту ночь.

МНЕ БЫЛО уже 17 лет и я ходил на работу в колхоз, куда был записан. Нам за работу платили деньги, в пределах 20 — 30 рублей в месяц, а то и меньше. Зато все деревенские парни знали, что это только до службы в армии, а потом все обосновывались в городах.

Уже в июне я возобновил поиски авдошек и “профессора”. Мой друг Толик постепенно забрасывал это увлечение, и мне теперь зачастую приходилось блуждать по лесу одному.

Снова ходил несколько раз в “горнецкий треугольник”, но ни авдошек, ни “профессора” там не было. Сходил за горнецкую дорогу к речке Хубке, где я наблюдал за ними, когда они ловили рыбу в заводи. На обратном пути к дому на горнецкой дороге я обнаружил следы авдошек и “профессора”. Они уходили на северо-восток к железной дороге.

Я вернулся домой и начал собираться в дорогу. Спорил с бабушкой Настей. Родителям сказал, что ухожу на два дня на рыбалку, но они уже понимали, на какую “рыбалку” я ухожу так часто. С большим трудом, но мне все же удалось домашних уговорить по-мирному, чтобы они отпустили меня в лес.

В мешок собрал продуктов на двое суток. Взял компас и старую карту района, принесенную мамой давно из города. Утром рано я уже шагал в сторону горнецкой дороги, где я видел следы.

Найдя их снова, я стал внимательно разглядывать и медленно продвигаться вперед. Они привели меня на болото, которое находилось неподалеку от Красненки. Я уже не боялся встречи с авдошкой, так как теперь я мог его напугать выстрелом вверх из обреза. Еще я его носил для самообороны, я ведь не был просто туристом, который ходит по намеченному заранее маршруту.

Путаясь и возвращаясь назад, я к вечеру вышел на речку Лановщинку, грунтовую дорогу, а затем и на железку. Ее авдошки перешли, очевидно, ночью неподалёку от Черной речки. В лесу авдошки долго ждали темноты и отлеживались в густом кустарнике, окруженном молодым ельником. Я перешел железную дорогу и в трехстах метрах от нее остановился на ночевку

Сделав шалаш из веток, натаскал травы для “подушки”. Костра не стал разводить. Поел хлеба с вареными яйцами и запил холодным чаем. Голову обвязал старым платком, чтобы меньше кусали комары, и заснул, предварительно засунув обрез под мешок—“подушку”.

Утром, проснувшись и поев деревенской снеди, я снова распутывал на тропе следы авдошек. За их следами на влажной почве можно было заметить следы резиновых сапог и “профессора”. Следы авдошек можно было определить и на сухом месте. То по примятой траве, то по сбитому мху. Впервые я здесь увидел на высоте в два с половиной метра сломанные ветки деревьев. Очевидно, самец-авдошка, идущий впереди всех, как и любой высокий человек, машинально заламывал сучки, которые мешали ему при ходьбе.

Кроме того, они срывали некоторые растения на ходу и ели их. Часто можно было видеть вытащенный с корнем борщевик со съеденными листьями и стеблем, а грубые дудки его валялись на тропе. Иногда даже на высоте двух метров с лишним можно было заметить голые ветки кленов, у которых молодые листья и побеги были съедены. Так же на их тропе я находил недоеденных лягушек и разоренные гнезда птиц, птенцы были съедены.

Посмотрев карту, я увидел, что их маршрут пролегает вдоль огромного болотного массива. Авдошки выбирали самые глухие места леса и шли, продираясь сквозь кустарник или сквозь заросли молодого ельника. На кормежку останавливались на краю болота. Здесь они набивали животы “дикими каллами”. Эти растения покрывали вплотную края болот.

Потом по следам “профессора” я определил, что он питался травкой.

Видно было, как он срывал здесь съедобные растения: щавель, сныть, огуречник и ел, очевидно, тоже на стоянке прямо сырыми. Неужели он питается только одной травой? Этот вопрос я задавал себе много раз. Да мы, дети деревни, тоже знали некоторые травы и тоже ели, но редко. Но как все время питаться травой? Позднее мне говорил он, что многие люди умирали от голода лишь только потому, что не знали съедобных трав.

На вторую ночевку я остановился неподалеку от Фальковского озера, перейдя речку Бургу. Так же сделал шалаш, как и в первую ночь. И не разводил костра, боясь отпугнуть еще дальше авдошек.

Утром снова устремился вдогонку. Места были красивые, незнакомые, загадочные. Я чувствовал себя в этих дебрях “робинзоном”. Но снова и снова заглядывая в карту, я понимал, что они, очевидно, уходят из наших мест — дальше на восток. Возможно, я больше не увижу их.

Тогда я решил идти быстрее и догнать их. Пересек небольшие речки Сохлую и Канню, еще несколько ручьев и речек, я вышел на реку Каширку. Следы шли вдоль нее по левой стороне. Здесь на истоке Каширки, около озера Шарьинского, я увидел шагающего впереди меня мужчину. И догнал его. Он удивленно посмотрел на меня:

—Олег, откуда ты здесь появился?

Конечно же, это был “профессор”.

—Я иду по вашим следам уже третий день. Неужели авдошки уходят из наших мест?—спросил я его.

—У них здесь, где истоки четырех рек: Каширки, Оскуи, Шарьи и Пчевжи, такое же любимое место обитания, как и у твоей деревни Поддубье. Но могут уйти и дальше, если увидят что-нибудь подозрительное. Они же, Олег, мои следы уже считают своими, знакомыми. Я думаю, и к твоим уже привыкают. Ты тоже ходишь много лет по их следам, а они все запоминают, это оседает у них в подсознании. Тебе кажется, только ты за ними наблюдаешь, а они люди, хоть и дикие, но тоже за тобой следят. И если на протяжении длительного времени ты ничего плохого для них не делаешь, то они привыкают к твоим следам, запахам, а потом уже и не боятся тебя,—объяснял мне “профессор”.

Мы, уже вдвоем, полдня шли за авдошками следом. Потом они ушли на край болота.

—Вот посмотрю в течение нескольких дней за ними. Если понравится им это место, то они на лето останутся здесь, а зимовать уйдут опять к Поддубью. У них тут нет зимнего логова, хотя места здесь глухие,—рассказывал мне Александр Петрович.

—Посмотреть бы мне их еще, да и ушел бы я домой обратно. Родители беспокоятся.

—Давай подойдем ближе к болоту,—предложил он мне, и мы пошли.

—Стой, Олег. Дальше не пойдем. Забирайся на эту елку и с нее посмотришь на них.

Я полез на дерево. С него я долго глядел на авдошек. Расстояние до болота было небольшое, всего где-то триста метров. Они опять питались своим “хлебом” — дикими болотными каллами. Наглядевшись, я спустился с дерева и подошел к Александру Петровичу.

—Гляжу на них, гляжу, а все насмотреться не могу.

—Значит, крепко засели авдошки тебе в душу. Может, на всю жизнь, как и мне, или нет?

—Скорее всего, да, Александр Петрович. Как долго не вижу их, скучаю,—ответил ему убежденно.

—Верю, верю, мой молодой друг. А сейчас иди домой, а то родители тебя ждут давно. Будет время свободное — еще придешь сюда,—сказал на прощание “профессор”.

Мы с ним расстались, как старые друзья, и пошел я обратно по своему маршруту к дому. Еда у меня кончилась, и я, как “профессор”, двое суток еще питался растениями, то есть травкой. Дома был скандал. Но я знал, что он скоро кончится: я же пришел домой.

АВДОШКИ, прожив лето в устье Каширки, снова вернулись через железную дорогу в “горнецкий треугольник”, на зимовку. Александр Петрович уехал на зиму в неизвестном направлении. Он каждую зиму покидал авдошек и работал в разных городках на стройках, а ранней весной снова был при них.

Меня давно не покидала мысль сходить к ним в зимнее время и посмотреть, как же они живут в эту пору? В январе 1966 года я несколько раз делал лыжные походы вокруг “горнецкого треугольника”, но выхода из него не было. Вот тогда-то я и решил на лыжах пройти вдоль Лушина болота, от подмошской дороги до деревни Горнецкое.

В один из ясных дней января я направился по дороге на Подмошье. От Липухи пошел на лыжах вдоль длинного болотного массива. Я медленно пробирался по намеченному маршруту, часто заходя на края леса. Пытался даже продвигаться лесом, но там было много кустарника и снега, и снова уходил на чистую гладь.

Уже через несколько минут до меня дошло, что если я пойду вдоль болота, а не по краю леса, то просто могу авдошек пропустить. Я давно предполагал, что они кормиться будут на краю леса в незамерзающих болотных топях, которых много в том месте. Но, изменив маршрут, я надолго задерживался в сплошном ивовом кустарнике, а скорость передвижения подходила к минимальной.

Пока шел на лыжах вдоль леса, много видел следов зайцев, лисы, лосей. Уже под вечер увидел следы волчьей стаи, чем был весьма озабочен, так как предполагал ночевать в лесу, тем более, впервые.

Еще до отправления в лес, дома я заранее спланировал, как мне сделать зимний шалаш. Я остановился в ельнике, когда начало смеркаться. Зимний день короток. Сначала сделал каркас шалаша из коротких жердин в свой роет. Потом его в несколько слоев обложил еловыми лапками. Так же на землю в шалаше накидал много мелких веток. Ну а потом, где ногами, а где и пригоршнями накидал много снега на еловый шалаш. Получилось вроде неплохо, я залез внутрь и закрыл вход тоже еловыми лапками. Достал обрез и положил его под голову, так как волки ходили неподалеку. У меня была длинная толстая свечка. Я зажег ее, стало веселей на душе со светом. Поужинал и стал укладываться спать.

Сначала было тепло, пока тело было еще разогрето работой. Даже при таком минимуме удобств можно было нормально провести ночь. Но мне все равно не спалось. Где-то далеко выли волки, да и первая ночевка в зимнем лесу не располагала ко сну. Так всю ночь и дремал с урывками, просыпаясь от холода и страха. Такой длинной показалась январская ночь, а выходить из хвойно-снежного шалаша не хотелось. В нем еще держалось тепло.

Утром рассвет еле-еле вползал в заснеженный лес. Поел хлеба с салом, запил чаем и вышел в путь. Снова в настоящую преграду превращались заросли кустарника и упавшие деревья. Лишь иногда приходилось идти по сосновому лесу, а лыжи пружинили от засыпанного снегом багульника и кустиков голубики.

Наконец, я въехал на своих широких лыжах в болотную впадину, которая врезалась в сосновый лес на триста метров. Здесь еще с прошлых лет я помнил топи и болотные окна — лиманы. Они даже зимой не промерзают. На другой стороне впадины я заметил на снегу темное пятно. Подъехав ближе, я увидел торфяную яму среди серого истоптанного снега. В ней валялся весь вымазанный в торфе мертвый волк. Кругом снег был измят всевозможными следами. Что же здесь происходило ночью...

Стая волков, еще с вечера окружив молодого лося, загнала его в глубокий снег и на незамерзающую болотную почву, Когда лось устал обороняться от волков в снежном месиве, они его свалили. Вожак перерезал острыми, как нож, клыками горло. Когда вся стая набросилась на свежее мясо, то из леса на них

бросился самец-авдошка и убил одного из волков. Остальные в ужасе разбежались. Тогда авдошка вытащил своими клешнями-ладонями убитого лося и утащил за ноги в лес.

Я прошел по этому волоку несколько десятков метров. Потом, испугавшись того, что застану сейчас всю семью авдошки за пиршеством, отказался от этой затеи. Развернувшись, поехал я обратно по болоту домой, думая про себя, что авдошки зимой не умрут с голоду.

В этом же году я снова ездил к ним на край болота. Самих авдошек не видел, а вот место, где они кормились болотными корнями, видел. Такие места из сплошной растительности на стыках болота и леса замерзают редко, а то и совсем не замерзают. Здесь-то и добывают себе еду авдошки. Однажды случайно заметил сломанные ветки клена и молодой осины — авдошки обгрызали кору осиновых сучьев. А молодые верхушки кленов, лип и даже ивы съедали полностью. К тому же они ели, правда, немного даже хвою с небольших елочек. Наблюдая в эту зиму за их образом жизни, я увидел даже съеденный авдошками мох-сфагнум.

Теперь я убежден, что они всеядны, такими их создала природа. Поэтому они от голода не умирают, проживая в сибирских лесах и даже в тундре. Так что авдошкам не страшны холод и голод — для них гораздо опаснее цивилизация и многолюдие.

ПОСЛЕ январской ночевки зимой на болоте мы с другом Толиком отметили мое восемнадцатилетие крепкой выпивкой и небольшой дракой.

Весной я должен был идти на воинскую службу. Предварительные медицинские комиссии были пройдены. Как-то в марте меня снова вызвали на медкомиссию, последнюю. На приеме у невропатолога я по неосторожности сказал, что видел “снежного человека”. А как это получилось, точно помню. Они обсуждали прочитанную заметку в газете об увиденном кем-то “снежном человеке”, а я, забыв о словах “профессора”, что нужно держать язык за зубами, проговорился, что тоже видел его в наших местах. Тогда редкие публикации о нем вызывали большой интерес. А тут вдруг простой, диковатый парень-колхозник говорит, что его видел.

Меня направили в Новгород в нервное отделение на обследование. Здание лечебницы находилось около реки Волхов в Колмове, где сейчас находится областная больница. Пролежав там около месяца, я вернулся в деревню — на службу не взяли. Сначала был сильно расстроен. Но у меня было много работы, так что временами сильно уставал и о чем-то постороннем не приходилось думать.

А вот в семье складывалась тяжелая ситуация. Школы в деревнях закрывались, так как мало было детей. Маме учить в школе было некого, и она уехала в Малую Вишеру и устроилась на работу в детский садик воспитательницей. Отец уехал на целину в Казахстан, чтобы получить паспорт. Я остался один за “хозяина” со своей бабушкой Настей.

В колхозе уже работал на самых тяжелых работах, к тому же нужно было вести подсобное личное хозяйство. Так что теперь и в лес ходил мало. В начале июня встретил Александра Петровича около деревни, в поле. Встретились с ним, как друзья. Тут я ему и поведал о своих делах. Он, положив мне руку на плечо, стал советовать мне, как жить.

—На службу не взяли — не беда, без тебя обойдутся, не война,—сказал коротко, но убедительно Александр Петрович.—Это уже не твои проблемы.

—Родители уехали в город, а я теперь здесь горбачусь и на колхоз, и на свое хозяйство,—высказывал я ему свои недовольства.

—Что ни делается, все к лучшему. Отец с матерью тебя в колхозе не оставят. Придется подождать, а потом и в город переедешь,—убежденно говорил “профессор”, и я чувствовал, как мои негативные эмоции куда-то исчезают и мне становится легче.

Несомненно, он был хорошим психологом.

—Какие еще проблемы?

—Где авдошки?

—Ушли на восток. За ними ухожу и я следом,—поведал он мне неприятную весть.

—Так они насовсем уходят или нет? — спросил я.

—Пока не знаю. Если ты мне говорил правду, что жить уже без них не можешь, то найдешь нас. Только надо приложить усилия. А я тебе пошлю весточку на деревню к бабушке твоей,—улыбаясь, сказал он.

Потом, действительно, переслали письмо мне, когда я уже жил в городе, с деревенским адресом.

Мы с ним попрощались.

—Я все равно найду вас,—кричал ему вдогонку.

Он пошел вдоль речки к мосту, по направлению к Селищам. Прав оказался “профессор”: недолго мне пришлось работать в колхозе. Родители вскоре купили дом в Малой Вишере, и я переехал в город.

Мой двоюродный брат Иван Иванов устроил меня на работу в паровозное депо такелажником. Вот где пригодились моя природная сила и выносливость. Сколько же я перетаскал за год деталей от паровоза из одного цеха в другой. А ведь многие детали были больше ста килограммов.

Потом уже выучился на токаря, но с моим ростом неудобно было стоять согнувшись весь день у маленького станка. Подменяя несколько раз сверловщиков в своем же цехе, я вскоре освоил и эту профессию.

Работал, а в мыслях своих был далеко — бродил по лесам и болотам “горнецкого треугольника”, а то продирался через кустарник вдоль речки Каширки, преследуя неуловимых авдошек маловишерского леса.

В 1969 году зимой я получил письмо от “профессора”, без обратного адреса. В нем описывал он, что за эти годы прошел не одну тысячу километров по Вологодской, Архангельской областям и Коми. К тому же впервые описал он главный миграционный путь авдошек с запада на восток. Он начинается от речки Каширки до реки Мезени, где они

тоже неоднократно зимовали. А вот где он сам зимовал, об этом не обмолвился ни словом, а еще советовал мне не хранить его письма, а уничтожать.

Он не хотел рисковать. Но этими письмами из своих лесных “командировок” он подтверждал, что он жив и здоров и что не собирается расторгать нашу дружбу. Хотя письма его были крайне редкими, как например в этот раз, за три года — одно письмо. А я уже все заранее обдумывал и готовился к поездке к нему на реку Мезень.

Я УЖЕ много лет знал легенду о красавице Насте. Гуляя как-то по лесу, я вновь вспомнил ее, и закралось сомнение: а вдруг это было в действительности.

Захоронена Настя была в “горнецком треугольнике” по правую сторону горнецкой дороги. Во время отпуска я хотел прочесать лес от петли речки до Горбатой и вглубь леса на два километра.

На другой же день я встал рано утром, приехал в Селищи, спрятал велосипед в кустах и начал осматривать камни. До самого вечера обходил я участок леса, заглядывая под каждый куст и осматривая камни. Очень мешала трава. Поиск был бесплодным, и я уехал домой. Когда засылал, перед глазами стояли одни камни.

На следующий день опять встал рано и уехал в Селищи. Теперь я прочесывал второй квадратный километр вдоль горнецкой дороги. Продираясь сквозь ивовые кусты, шлепая в болотных мочажинах, я снова искал камни, я даже ощущал их ногами, но все равно и этот день прошел безрезультатно.

Таким же был и третий день, и четвертый. Временами меня посещала мысль, что затея моя пустая. На пятый день поиска я уже не спешил так, как в предыдущие дни. Я поехал туда, поставив себе единственное условие — это последняя попытка найти Настин камень. В этот день я ходил устало, а на камни глядел уже равнодушно.

Выбираясь из цепкого кустарника, Я увидел маленький сухой островок, поросший небольшим еловым лесом. Я пошел туда отдохнуть. На бугре росло много черничных кустов. Валялось старое гнилое дерево, я сел на него и огляделся по сторонам. Но ничего приметного я так и не увидел.

Посидев, собрался и пошел по черничнику, срывая еще незрелые ягоды. И тут вдруг моя нога ступила на плоский камень, заросший травой и ягодными кустиками. Начал разгребать траву. Расчистив, на каменной плите я не увидел надписи. Но камень был так похож на могильный, что я, набравшись сил, взял и перевернул его.

Каково же было мое удивление, когда на обратной стороне камня я увидел надпись: “Настя, дочь кузнеца Антипа, с мужем своим”. Буквы аккуратно были выбиты кузнецом на камне. Я стоял, пораженный находкой. Это же была легенда, воплотившаяся в реальность. Значит, кузнец приходил на могилу, просто не хотел он, чтобы люди видели эту могилу.

Меня интересовало, захоронен ли в могиле “снежный человек” — авдошка вместе с Настей. Разыскал “профессора”, объяснил ему, что нашел могилу Насти в лесу. Легенду эту он слышал уже от меня. Александр Петрович сразу же загорелся идеей. Я съездил домой и привез лопату, топор и два больших мешка.

Сначала начали срубать кусты на могиле Насти. Здесь же росла ель толщиною сантиметров пятнадцать в диаметре. Срубив ее, начали вытаскивать корни. Камень-плиту оттащили на метр от могилы. Через час мы очистили место, сняв гумусный слой. Дальше была одна красная глина.

Я забрался в яму и начал ее копать, как копают могилы — два с половиной метра в длину и полтора в ширину. Земля была твердой и вязкой, но я все равно копал. Меня потом сменил “профессор”, который не хотел доверять такое важное дело мне. Я выполнял черновую работу.

Вскоре он очистил от глины останки красавицы Насти. Это был полуистлевший скелет с черными комками земли. Потом начал копать в том месте, где должен был лежать труп авдошки. Очистив останки от земли, я смотрел с любопытством и страхом на позеленевший протянувшийся на два с половиной метра скелет. Шерсть завалилась внутрь скелета, обнажив огромную грудную клетку великана с позеленевшими от времени костями. Череп был голый, внизу у самого дна ямы было что-то черное, напоминающее шерсть. Без всякого сомнения было ясно, что здесь лежит мертвый авдошка. В яме стоял такой жуткий смрад, что от запаха тошнило.

Неподалеку от нас, очевидно, почуяв что-то неладное, наши авдошки выкрикнули из глубины леса знак опасности:

—Гу-а, гу-а, гу-а!

У меня побежали мурашки по коже. Потом “профессор” сложил останки авдошки в мешок, принесенный мною. Во второй мешок сложили кости Насти.

“Профессор” унес мешок авдошки в лес, а мне сказал, чтобы я перезахоронил останки Насти на кладбище у горнецкой дороги. Я так и сделал. Только креста не поставил.

Я думаю, что Александр Петрович специально меня отправил предавать останки земле, чтобы я не знал, куда он спрячет скелет авдошки. Так оно и оказалось, я до сих пор не могу его найти, хотя и предполагаю, что он в “горнецком треугольнике”,

УЧАСТОК леса с таким названием находится между Поддубьем, Селищами и Горнецким. Одна линия треугольника Селищи — Поддубье, где проходит новая дорога, место оживленное. А вот другие — старые, уже зарастающие и непроезжие.

Сразу же за деревней Селищи находится рядом маленькое болотце, по краю его проходит дорога. Раньше здесь было самое плохое место на дороге — водянистое, непроезжее. Называют его Водилы. То ли от слова “вода” название образовалось, то ли по той причине, что всякие удивительные истории здесь происходили.

Вот что рассказывал мой одноклассник Александр Иванов, живший раньше в Селищах. Деревня Поддубье 9 июля отмечает престольный праздник —Тихвинской иконы божьей матери. Народ собирался обычно со всех окрестных деревень. Так вот о чем поведал мне Сашка.

—Шел я к вам на гулянье один, дружки мои ушли вперед, а я опоздал. Подхожу к Водилам, на левой стороне разбитой дороги у елового леска сидит на пне девушка в белом платье. Я подумал, что девушка из города и ждет кого-то. Но она спросила меня: “Куда идешь, парень?”. Я ответил, что на праздник в Поддубье. Тогда она предложила мне идти вместе. Я согласился, думая удивить своих парней такой красавицей.

Мы с ней идем вместе, а она все щебечет у меня под ухом, так сладко, что я и забыл, куда иду.

Перешли через речку, я совсем отключился, иду за ней по лесу, а она все щебечет и щебечет. Что говорит, о чем — не понимаю. А потом в лесу вдруг исчезла куда-то. Я кричал ее — бесполезно.

Ходил-ходил по лесу и к нашему кладбищу вышел, которое у горнецкой дороги.

Около этого места, как оказалось, не один Сашка попал на худой след. Жил у нас дачник в деревне из Ленинграда, часто ходил пешком. Он мне много всяких историй рассказывал, а потом сам на этой дороге пропал. Куда — никто не знает.

С тех пор, как я перезахоронил на кладбище останки Насти, она перестала “водить” по лесам людей.

Для меня остается загадкой, почему же авдошки облюбовали именно “горнецкий треугольник”. В других местах района есть и поглуше леса, например, на истоке речки Каширки, за деревней Пелюшня. Там много дремучих мест.

Кроме могилы авдошки и Насти я в этом лесу видел рисунок “снежного человека” на камне. Он был искусно выбит старым мастером, даже шерсть была изображена. Рисунок говорит о том, что авдошки жили здесь давно. Рисунок мог быть знаком предупреждения для славян где-нибудь рядом с заросшей тропой.

Неподалеку у брата моего, Михаила Иванова, был тоже найден интересный камень. На нем была выбита рыба.

В речке между деревнями Поддубье и Селищи находятся останки авдошки, но где, “профессор” так и унес с собой ответ.

Мой прадед Евфлентий Евплов работал лесничим. Был богатым мужиком, имел свой магазин. К нему приезжал охотиться на медведя сам царь Александр III со своей свитой. Однажды прадед сказал, что может показать царю авдошку — дикого человека, на что царь, говорят, ответил: “Не балуй, Евфлюха”.

Такой эпизод рассказал мне мой дядя, еще живя в деревне, Дмитрий Иванов, отличный охотник. Сыновья его, Михаил и Николай, тоже охотники. Многие годы бьют на токах глухарей в “горнецком треугольнике”. Братья мои не видели авдошку, может, потому, что в лесу в основном находились с ружьями. А вот отец их авдошку видел.

В этом же лесу видели страшную “старуху” маловишерцы старшего возраста, когда еще в молодости ездили сюда за ландышами. Лицо у старухи было такое страшное, что очевидцы, испугавшись, выбежали на дорогу и уехали в город.

Странно, что из тех, кто видел эту старуху, люди либо старшего возраста, либо молодежь. Люди безоружные. Старуха обличья не меняет. Как говорил “профессор”, это загадка уже XXI века, как она в одном и том же обличье живет несколько веков. Ну, а если кто и посмеется над этими “сказками”, хочу сказать: не дай бог встретиться этому человеку с ней, со старой бабушкой.

В этом же “горнецком треугольнике” у авдошки был повешен медведь на сосне.

Разговаривал как-то с Виктором Егоровым, отличным охотником, учеником Ивана Назарова (он его зять) про авдошек. Так он уверяет, что в “горнецком треугольнике” авдошек не видел, а вот летающие тарелки видел не один раз.

Здесь же проходила в давние времена битва русских воинов с литовцами. Многие предметы с той поры дошли до потомков, сохранившись в земле — шлем, обломки стрел, копий, мечей. Есть у меня предположение, что на этом участке леса было и место захоронения древних воинов-новгородцев. Но это уже другая тема.

ПОЗДНЕЙ осенью, пробыв три года в скитаниях по лесам и рекам Архангельской области и республики Коми, Александр Петрович приехал снова в Малую Вишеру. Он был похудевший и загорелый.

—Александр Петрович, как успехи? Я уж подумал, что вас околдовала там какая-нибудь северянка,— сказал я, здороваясь.

—Летом меня никто не сможет околдовать, кроме авдошек, а зимой — другое дело. Я свободен,—пошутил он.

—Расскажите, что видели?

—Целых три месяца я скитался по рекам: Пинеге, Вашке и Мезени. Пошел по Пинеге по левой стороне, никаких признаков пребывания авдошек я на этой стороне не видел. Ниже Карпогор, по течению я не пошел, так как раньше я там следов авдошек не обнаружил. Но когда я ходил там раньше, видел, выше поселка Сульца, заломанные ветки, остатки пищи и следы.

Переправившись на другую сторону реки, я пошел обратно. В Сульце в магазине купил на всякий случай от простуды бутылку водки и отправился снова вверх к истоку реки. Но пройдя около 15 километров, в одной мочажине заметил следы трех “болотников”. Пошел по ним, и они завели меня в болото. Здесь были кормежка и отдых.

Потом все дальше и дальше уходили от Пинеги, остановились на следующую стоянку опять на краю болота, уже рядом с рекой Башкой.

Забравшись на елку, я стал рассматривать новую семью авдошек. Определил по окрасу шерсти, что здесь самец и самка были довольно старые, так как у них было видно много седины. Вдоль хребта, на спине — белая полоса, она проходила по шее и голове.

Я был убежден, что эта пара “дикарей” старше наших лет на десять, а ребенка произвели довольно поздно. Они, “дикари”, долго не создают свои семьи, так как трудно им найти спутника жизни, а некоторые даже так и проживут в одиночку.

Но меня больше всего интересовало их волосатое дите. По первым признакам я определил, что у них сын, а для меня это было главным. Так по окрасу шерсти и по фигуре определил примерный возраст самца — ему можно было дать около 20 лет.

Выйдя на реку Вашку, ниже Венденки, семья направилась на север вниз по течению. Но пройдя снова около пятидесяти километров, авдошки переправились через Вашку на другой берег реки. И здесь уже, на правой стороне, в двух километрах от реки в болотном массиве остановились на длительную стоянку. Они отдыхали около 10 дней. А я тоже ловил рыбу и расслаблялся. Собирая съедобные травы, делал из них салаты.

Потом снова через леса и болота “дикари” шли против течения рек, пересекая одну за другой, пока не остановились у истоков Мезени и Выми. Вот тут они остановились надолго, очевидно, здесь было их зимнее логово.

Его нужно было искать либо в старом ветроповале, а может, где и в пещере, там есть старые увалы, откуда вытекает река Мезень. Я еще долго искал их зимнее логово, но не нашел. А ведь оно должно быть там, я это предполагал, судя по оставленным ими приметам еще в прежние годы,—на этом он остановил рассказ.

—Ну а как живут здесь наши авдошки?

—Самка, очевидно, тоже болеет,— сказал я “профессору”.

Я видел их следы у речки Хубки, где они рыбачили в заводи. По ним определил, что самка много раз забиралась в речку принимать процедуры в холодной воде. Очевидно, температурит, — сказал ему свое предположение.

—Плохо дело, Олег, если и эта самка умрет. Дочка их в нашей местности не найдет себе самца своего племени.

—Значит, нужно будет их уводить на восток, там я видел другую семью, а в ней, как говорил, есть молодой самец. Их нужно познакомить и свести в пару,—улыбаясь, глядя на меня, говорил Александр Петрович. —А это возможно?

—Да. Я что, даром ходил там?

—Вы даром не ходите,—заметил я “профессору”.

—Плохо, что зима скоро будет, перенесет ли ее больная самка. Я этого не знаю. Жаль, если пропадёт семья. Самец погиб — лежит в реке. Их сын ушел из стада и затерялся. Возможно, тоже погиб. Ведь он ушел в направлении к Псковской области, а туда они редко ходят,..—с сожалением выговорил “профессор”.

Но все же авдошки с трудом, но перенесли зимние холода. Самка болела, но она не имела права умирать, оставляя дочь на длительное одинокое существование. Уже летом самка повела свою дочь на восток, за ними ушел и Александр Петрович.

В МАЕ 1977 года я со своей женой должен был улететь самолетом на ее родину в Усть-Каменогорск. Отпуск был бы потрачен в гостях.

Я еще до этого с женой поспорил, билет свой сдал в Питере, а сам стал справляться в путешествие на реку Вымь, где молодая пара авдошек ждала ребенка.

Май стоял холодный. Я к концу месяца был уже на станции Микунь. Добравшись до реки, отправился своим знакомым маршрутом в места обитания авдошек.

По некоторым признакам можно было определить, что авдошки живут здесь. Дойдя до холма, где у них было жилище, я заметил следы, и это подтвердило мои предположения, что “дикари” где-нибудь неподалеку гуляют. Рядом их логова на другом бугре я нашел удобное место, где и заночевал. Костра не разводил, поел всухомятку и лег спать.

У нас еще с юности был закон: если пошел по следам авдошек, выбирай — или с костром, или с авдошками. Иначе запах костра унесет их на сотню километров от тебя.

Переночевав почти без сна на сухом месте, я пошел снова к реке Вымь, чтобы там сделать базу. Это мой ориентир, от которого буду ходить в разных направлениях.

На другой день я пошел к истоку реки, но следов не обнаружил. Далее от истока Выми пошел к верховью реки Мезень. Здесь между Мезенью и Вымью я увидел следы новой семьи “снежного человека”.

Я ходил очень осторожно, а когда услышал их гортанные звуки, остановился и начал искать дерево для того, чтобы, забравшись на него, понаблюдать за обстановкой.

Наконец, я нашел такое дерево — сосну с нижними сучьями и взобрался на нее. А вскоре я увидел самца и немного в стороне самку.

Я начал внимательно за ней наблюдать, так как знал, что у нее был ребенок.

Что же из себя представлял их сын. Он был сантиметров 50 — 60, не больше. Весь желтенький. Почти все время его мать поддерживала его рукой: то правой, то левой. Понаблюдав за ними около часа, я понял, что он, желторотик, мог стоять некоторое время сам, держась за шерсть на груди матери.

Еще я видел, как детеныш кормится материнским молоком. Иногда мать отнимала его от груди, и он сидел или стоял.

Он пробегал быстро около пяти метров, часто падая, но вставал и снова пытался бежать. В ходьбе я его пока не видел, очевидно, бег приносил ему больше удовольствия.

Еще я заметил, что ребенок “снежной девы” не капризничал, как дети человеческие в его возрасте. Очевидно, суровая жизнь в лесу выработала в нем аскетический характер.

Потом я долго наблюдал, как они уходили все дальше и дальше от меня, провожал, их взглядом, пока они не скрылись совсем.

Я снова вернулся на берег Выми. Времени у меня было много, но не хотелось проводить целый месяц тут в лесу, мешая молодой паре выращивать своего маленького авдошку.

В мои планы входило только увидеть семью “снежной девы” и ее ребенка. Я их увидел и был спокоен — родители вполне здоровы, ребенок тоже. В таком возрасте мне детей авдошек еще не удавалось видеть.

Вскоре я уехал домой.

ВЫЙДЯ на берег реки Вымь из болотечка, где я видел молодую пару, у речки встретил своего друга Александра Петровича.

—Нашел нас, Олег! Нашел, черт седой! — приговаривал Александр Петрович, обрадовавшись нашей встрече после разлуки.

—Пропал, бродяга, даже весточку не послал,—укорят я напарника. —Ну рассказывай, как вы добрались от Оскуя до Выми.

—Догнал я самок, старую больную и вот эту невесту, на реке Суде. Ночи были светлые, и они зачастую шли ночами. Железные, автомобильные дороги, Беломорканал, окрестности Череповца и Вологды проходили в ночное время суток, очень осторожно.

Обогнув большие города слева, пошли на реку Сухону в Вологодской области. А дальше по реке Сухоне тоже шли быстро по левому берегу, обходя населенные пункты стороной.

Иногда удалялись от реки на десять километров, а то снова выходили на ее берег. Отдыхали, кормились тоже здесь, либо у краев болот или в глухоманях у ручьев и мелких речушек.

Я такой быстрый ходок, и то еле поспевал за ними. Вот где мне пригодилась, как ты говоришь, “травяная кухня”: растения, корни, ягоды. Авдошки рядом на болоте кормятся, я тоже травку собираю.

К первому месяцу осени — сентябрю было пройдено уже две трети пути, и мы находились уже за Котласом. Шли холодные осенние дожди, а низкие серые тучи могли принести и снега.

Последний отрезок пути от Котласа до реки Выми мы уже продвигались медленно. Видно было, что самка-мать уже выдохлась на таком большом переходе. Она все чаще и чаще останавливалась для отдыха и ложилась на землю и подолгу лежала, потом ей трудно было подняться, чтобы идти дальше.

Когда мы вышли на левый берег Выми, самка-мать отошла от берега в густые заросли и там легла на землю. К ней подошла дочь и долго сидела рядом, очевидно, понимая, что скоро она останется одна в этом незнакомом лесу.

Старая самка отдыхала долго, почти целый день, лишь вечером больная поднялась и снова мы шли за ними по лесному берегу реки Выми.

Так медленно они шли в кромешной тьме почти до полуночи. Они ночью видели неплохо, а я шел, боясь их потерять.

Но вот самка-мать издала горловой звук-стон и легла на землю, рядом с ней расположилась дочь. А утром на рассвете я понял, что самка-мать дальше уже не пойдет. Я подошел к ним совсем близко. Они на меня не обращали внимания.

Днем больную самку начало трясти, как в лихорадке, и я понял, что у нее болезнь простудного характера. Она встала с большим трудом и пошла к реке, там она купалась около 15 минут. Затем вылезла и легла у самой воды. Потом снова ей стало плохо. Она опять залезла в воду, но все же вылезла у самой воды. На третий раз она вошла в воду, несколько раз показала голову из воды, а потом исчезла совсем.

Мы сидели на берегу с самкой-дочерью. Она горевала и не знала, что делать дальше. А я думал вот о чем: “Самец и самка умерли от одной болезни, а не может ли заболеть и молодая?”.

—Оставшись одна после смерти матери, сирота была в замешательстве, не знала, что делать, — продолжал мой друг “профессор”. —Она поглядывала на меня, но не убегала.

Очевидно, она просто испугалась одиночества. Видя это, я встал и сказал ей:

—Пошли дальше?

Она некоторое время смотрела на меня, замирая от страха, я повторил сказанную фразу, и она пошла за мной следом по берегу реки. Так мы шли вдвоем два дня, направляясь в верховья Выми.

На третий день утром после ночного отдыха, неподалеку от твоего шалаша, в десяти километрах, ниже по течению реки, когда я шел впереди, на меня набросился молодой самец “дикарей”.

Я успел отскочить в сторону за дерево и упасть. Но он успел мне своим ударом поранить правую руку, но это была несерьезная травма.

Видя, что самец набросился на меня, молодая самка бросилась на него со всей злостью, защищая меня. Когда они сцепились, было видно, как выдранная шерсть полетела.

Но потом они прекратили драку. Самец понял, что перед ним самка. Началось их первое знакомство с обнюхиванием друг друга.

Спустя некоторое время они уже дружелюбно ходили вместе. Потом они долго бегали друг за другом, как дети, и в конце концов убежали вместе в лес.

Я захотел остановиться на реке, не мешая их знакомству. Я радовался, что самка нашла, наконец, себе пару. У самца здесь же на болоте ходили родители, уже совсем седые.

Теперь я знал, что наша маловишерская авдошка-самка в надежных руках.

ПРОШЛО уже два года, как “профессор” ушел с семьей авдошек на восток. Куда ехать, я уже знал. Туда, где был раньше Александр Петрович — на реки: Пинегу, Вашку, Мезень и Вымь. Но это — огромный регион леса.

Однако искать-то все равно надо. Взяв отпуск и получив деньги, я купил кое-что из продуктов в дорогу. Хотя к походу я готовился заранее.

Уже 15 июня я ехал на север в Коми АССР. В поезде всю дорогу думал, привел ли на то место, где он был ранее, наших маловишерских авдошек.

Вышел с поезда я на станции Микунь и направился к реке Вымь. От станции через лес, на левый берег реки, а там уже на место, мой путь шел вверх против течения реки.

До чего трудно ходить по берегам северных рек, не то что у больших городов, где вдоль рек идут тропинки, намятые жителями с этих мест. А берега этих рек — другое дело, они не имеют тропинок. Река делала петли. И можно было полдня идти, продираясь сквозь заросли по берегу, и вернуться снова на то же место. Где по прямой линии всего каких-то двести — триста метров, но время-то потеряно.

Вот так и идешь, то опускаешься в болотные низины, то входишь в сосновые леса, где под ногами хрустят хвойные ветки и песок. А то идешь по такому же сосняку, но под ногами уже мох, багульник да кусты голубики. Здесь на реке Вымь встречаются и высокие бугры, поросшие лесом, и старые увалы древних разрушенных ледниками гор.

И вот в один из ясных дней я вышел на полянку, зачарованный красотой. Бросил на землю рюкзак и решил здесь отдохнуть несколько дней.

Небольшая сухая полянка была окружена елями, соснами и березами. Здесь много было камней, а посмотрев вдаль, я увидел и высокие холмы, и отроги. На этом месте я начал делать шалаш. Их столько было настроено мною, что я в свои походы не брал никаких палаток.

В шалаше я чувствовал себя спокойней, чем в палатке. Очевидно, с моим ростом трудно было привыкнуть к ней. И почему-то в палатке я чувствовал, что не свободен, было мало места. А ведь шалаши я делал даже зимой, засыпая их снегом.

Разложив вещи, хотел побыть здесь несколько дней. Были планы сходить в верховье Выми. Побродить изрядно в окрестных лесах. Здесь где-то неподалеку должен быть мой “профессор” с авдошками.

Когда-то он обмолвился, что молодая самка уроженка здешних мест, здесь на реке Вымь она родилась. Возможно, что мать привела сюда свою дочку на эту знакомую реку.

Один день я отдыхал от всех проблем и забот, сидя с удочкой на берегу реки. Вечером, наварив ухи, наелся до отвала и завалился спать. Но уже утром встал рано, вскипятил чай, доел уху и отправился в ближайший лес.

Проходив целый день по сосновым рощам и буграм, я не заметил пока следов обитания “снежного человека”. На второй день я вышел на небольшое болотце, покрытое тростником и чахлыми сосенками, и стал его обходить кругом, так как знал, что “дикари” любят кормиться по краям болот. Недаром мой друг иногда называл их “болотниками”.

Пройдя около часа по краю леса, я услышал знак опасности, который я знал с детства. Быстро вытащил обрез, зарядил пулей и пошел вперед, держа его наготове. Через несколько минут мою дорогу пересек молодой самец, который встал на моем пути, подпрыгивая и не пуская меня вперед.

Но я уже и не хотел идти вперед. Он просто меня предупреждал, мол, смотри, думай, можешь и отступить.

Точно так же не пускал меня вперед авдошка в Поповом углу, когда я приближался к их зимнему логову. Я уже знал их повадки.

Лучше обойти стороной или уйти назад, так я обычно и делал. Подобным образом поступал мой друг “профессор”. Но знаю, перед охотником авдошка не будет прыгать, как сейчас, понимая, что получит пулю.

Я отошел назад от болота. Потом залез на дерево и прекрасно осмотрел окрестности болота. Я увидел, что маловишерская самка гуляет по болоту с молодым самцом. Прав был “профессор”. Он сосватал эту пару, но каких усилий стоило это.

Потом я направился к своей стоянке на реке Вымь.

ПОСЛЕ ухода “профессора” на восток я раздумывал, где же может быть самец. А потом подсказала мне память, что здесь поблизости они любили ходить по притокам реки Мологи: Чагоде, Мде, Суде, Воложбе.

В отпуске я пошел на речку Пчевжу, а от нее по компасу на северо-восток. Я просто думал, что в таком изобилии рек и речек, возможно, найду следы обитания авдошек.

Походив по притокам реки Мологи в течение пяти дней и не встретив ни одного признака их проживания в этом бассейне, я пошел на юг, вышел на главное русло Мологи и вскоре из Вологодской области опять направился на свою родную Новгородчину.

“Профессор” рассказывал, что авдошки поднимались по Мологе до верховий реки к истокам, до станции Максатиха Тверской области. Когда я шел по берегу красавицы-Мологи, то часто приходилось подниматься на большие бугры и увалы, а то месил ногами болотную грязь. Вот в такой-то низине неподалеку от Пестова и увидел я следы авдошки.

Следы повернули от реки и пошли вдоль железной дороги, а потом устремились в сторону Рыбинского водохранилища.

Здесь, петляя в поймах, в густых зарослях двухметрового тростника, услышал я визг молодых диких свиней. Как выяснилось, молодой самец гонял стадо кабанов. На земле валялись мертвые два молодых подсвинка, убитых авдошкой.

Видимо, рано покинул родителей молодой самец. Я теперь был уже уверен, что не отстану от него и понаблюдаю за ним, что же он собирается делать дальше. Ведь он разогнал стадо кабанов не для того, чтобы добыть мяса для еды. Он просто вел себя вызывающе и нагло, понимая, что врагов практически у него нет.

В теплый июльский день он остановился неподалеку от маленькой деревушки, которая была окружена мелколесьем. Выждав время, когда опустятся сумерки, авдошка стал приближаться к крайней избе. Только сейчас я заметил, что он идет на пасеку. Подобравшись к улью, самец стал его разглядывать и принюхиваться. Ему захотелось меду. (“Профессор” мне не говорил, что они могут разорять ульи и есть мед).

Авдошка ходил то к одному улью, то к другому, наконец, выбрав один из них, он его быстро опрокинул и стап доставать из рамок мед. Я слышал, как он с удовольствием чавкал. По-видимому, его и пчелы не жалили, а может через шерсть не прокусить было? Авдошка так увлекся своим занятием, что не услышал даже собачьего лая. А что молодому самцу лай собаки, он же в лесу себя чувствует хозяином. Не заметил авдошка, как из дому вышел хозяин с двустволкой. Мужчина выстрелил в вора крупной дробью дуплетом, сразу из двух стволов. Я слышал, как дробь, стукаясь о ветки, падала на землю.

Авдошка, получив определенную дозу свинца под рыжую шкуру, закричал что было силы от боли и страха. На весь лес раздался дикий его крик о помощи: “Гу-а-а, гу-а-а!”.

Он сорвался с места и махнул одним прыжком через изгородь. Он бежал через лес, раздирая грудью кусты. Около хозяина пасеки собрались мужики, услышав выстрел. Я слышал, как громко они разговаривали.

—Медведь ходит ко мне на пасеку. Ну вот получил дроби под шкуру — теперь не будет.

—Может, не медведь это, а кто-то другой. Он так кричал сильно, что я в доме услышал. Не медведь это,—спорил с пасечником сосед.

—А кто может кроме медведя забраться? Некому, я думаю,—сам себе отвечал стрелявший в авдошку.

Постепенно успокоились собаки в деревушке, а потом и люди разошлись по домам. В деревне обычно всегда рано ложатся и очень рано встают.

Я обошел огороды, вышел на ближний луг. Здесь стояли пахучие копны. Я зарылся в дурманящее сено и вскоре уснул. Проснулся от того, что кто-то рядом разговаривал. Открыв глаза, увидел мужчину и женщину.

Они смотрели на меня удивленно и подозрительно.

—Слушай, парень, не ты вчера вечером на пасеку лазал? — спросил меня пожилой мужик.

—Нет. Я был бы убит давно. Авдошка, “снежный человек”, ходил за медом,—сказал я, напугав мужика.

—А откуда ты знаешь, что авдошка? Да и кто он такой?

—Дикий человек. Ну, леший, сам понимаешь,—объяснил я мужику.— Пойдем, в кустах следы покажу.

—Пойдем, — разошелся мужичок, всем своим видом показывая, что на все готов.

Мы с ним подошли к изгороди, через которую прыгал авдошка, и я показал ему следы в полметра длиной и отпечатками свисающей шерсти.

—Ну и чудеса,—медленно проговорил незнакомец.

—А ты, батя, никому просто не говори, а то рассердишь авдошку, он и к тебе ночью придет. Вот ведь выстрелил твой сосед, а может, авдошка уже умирает от раны в лесу...

Мужик крестился и что-то шептал, очевидно, слова молитвы.

Я решил пойти по следам самца и поглядеть, в каком он состоянии. Долго пришлось идти по следу. Местами видел на траве кровь авдошки. Затем, выследив его, понял, что самец в норме, дробь ему серьезных ран не принесла, а просто осталась под шкурой. Побыв около авдошки еще день, я уехал домой, оставив его на краю Рыбинского моря.

ВЕСНОЙ я сходил в “горнецкий треугольник” и увидел, что мои авдошки перезимовали благополучно в старом логове. Я опять нашел их в глухом месте на краю болота. Молодая пара авдошек гуляла с маленьким сыном. Потом в июне еще несколько раз ходил в лес и удостоверился, что они живут на одном месте.

В июле удалось уговорить жену, чтобы она сходила со мной на болото и своими глазами увидела молодую пару авдошек с детенышем.

В один из выходных мы оправились в лес на два дня. Годовалого сына оставили у моих родителей. Рано утром, сев на велосипеды, мы прибыли в Селищи. Оставив велосипеды, пошли на болото по горнецкой дороге до Горбатой. Затем свернули в лес на болото и пошли вдоль него. Авдошек мы обнаружили на болоте между горнецкой дорогой и поддубской лежневкой, которая уже заросла лесом.

Болото было небольшое, местами заросшее кустами ивняка и тростником. Над всем этим возвышались кроны зеленых сосен. Я попросил Нину остановиться, а сам пошел посмотреть ближе. Удостоверившись, что авдошки на меня не обращают никакого внимания, я вернулся за женой и уже вместе с ней снова приблизился к ним. Семейство находилось от нас в двухстах метрах. Нина ближе не хотела подходить и убеждала меня, Что хватит уже на них глядеть.

Пробыв рядом с ними некоторое время, жена сказала!, что ночевать в лесу не собирается, и мы возвратились домой. Нина долгое время находилась под впечатлением от увиденного. Она только потом уже ощутила страх, осознав, какой опасности себя подвергала. Но встреча с авдошками на болоте пробудила и в ней желание увидеть их снова.

И вот как-то осенью, взяв корзиночки и продукты, мы отправились к авдошкам в лес. Нашли их на краю Лушина болота. Здесь мы хотели еще набрать клюквы.

Кроме нас никого из людей тут не было. Набрав ягод, остались мы на болоте на ночь. На бугре сделали шалаш и легли спать. Авдошки ночевали неподалеку в зарослях кустарника. Спали плохо, уснули только под утро. Проснулся я от того, что кто-то ходит около шалаша. Я вышел посмотреть и увидел, что у нашей “хаты” гуляет вся семья авдошек. Мы сидели и ждали, когда же они отойдут от нашего прибежища.

И как только авдошки ушли дальше на болото, собрались и отправились домой.

Больше в 1980 году я не ходил к ним в лес. Всю зиму мы с женой часто вспоминали эту встречу на болоте.

НАША беседа с Геннадием Ивановичем Яковлевым происходила после того, как он уволился с егерской работы и шоферил в железнодорожной поликлинике. У его жены Валентины родственные корни были из нашей деревни Поддубье. Он, естественно, знал всех моих земляков и меня в том числе. Знал он и то, что мы с Толиком Дмитриевым видели авдошек, ходили по их следам.

Я хотел с ним поговорить основательно на эту тему. Но он был человек сложный, со многими “охотниками” был в ссоре, и те висели у него на крючке.

Несколько раз предпринимал я попытку поговорить на эту необычную тему в ту еще пору, когда он работал егерем, но беседы не получалось. Тогда я подключил своего дружка Тольку, который был с ним в более близких отношениях, чем я. Они и в лесу встречались чаще.

Толик зашел за мной, и мы отправились к Яковлеву, уже по его новому рабочему месту — в поликлинику. Было это в начале восьмидесятых годов, Его “летучка” стояла у дверей больницы.

Геннадий Иванович был пока не занят, и нам удалось его разговорить.

—Ну, что вас интересует?—спросил бывший егерь.

—Все, что вы знаете об авдошках, —отвечал Топик.

—Я видел их следы на горнецкой дороге, за Селищами. Они шли в сторону болота, которое находится за Горбатой. По следам я определил, что их было трое — два взрослых и один маленький. Это было два года назад,—сообщил Геннадий Иванович.

—А еще раньше, в шестидесятых, вы следов авдошек не видели?—перебил я егеря.

—В шестидесятых видел я такое, парни,—как вспомню, мурашки по коже. Шел краем болота и увидел на сосне медведя, насаженного на сук дерева. До сих пор не могу забыть.

—Это мы тоже видели,—улыбаясь, сказал Толик.

Яковлев помолчал несколько минут, а потом продолжил:

—Шерсть на кустах видел, они тоже линяют. Знаю также, чем они питаются и чем занимаются. Но я не ставил себе цели увидеть авдошку, а тем более убить его для сенсации. В наших инструкциях о нем не написано, но и эта тварь имеет право на существование.

—Геннадий Иванович, а если я соберусь рассказать о жизни маловишерских авдошек в газете, в журнале или в каком другом печатном издании, могу я сослаться на вас,—попросил я бывшего егеря.

—Если и будешь писать, то пиши только о том, что я видел: следы, остатки растений, рыб и лягушек, несъеденных ими. Существует ли, живет ли авдошка в наших местах? Я со всей определенностью говорю: да, живет.

—А вы случайно не видели мужчину, который жил рядом с авдошками?

—Я знал, что в лесу живут дикие существа — авдошки и что за ними следует постоянно неизвестный человек. Я видел его в лесу, но прошел мимо. Я же не знал его, как вы, поэтому мне с ним и беседовать было не о чем. Ну а вы-то для чего время тратили без толку на этих авдошек? Олег, все равно вам никто не поверит. Нужно время, чтобы люди поверили в это явление.

—Но ведь если вообще не пытаться доказывать, что авдошка существует, значит и время будет работать не в нашу пользу,—горячась, объяснял я егерю.

—Я, Олег, скрываю, что знаю о них, даже если выпью, и то молчу, а ты лезешь на рожон. Или мало тебе того, что авдошки не дали тебе шанса стать пограничником в Советской Армии. И так о тебе в Поддубье наши бабы шушукаются, когда ты пытаешься заговорить с мужиками об авдошках. Брось, Олег, это дело. У меня когда спрашивают, то говорю, что померещилось и перевожу все на шутку. И мне легче становится, да и люди уже не спрашивают.

—Рассказать Гене, какой случай у нас произошел у кассы, когда деньги получали на “Ударнике”?—спросил меня Толик.

—Расскажи, пусть посмеется,—согласился я с ним.

—Был у нас в котельной мой тезка, Олег еще с ним вместе работал. Он его часто подставлял, расспрашивая об авдошках. Вот у кассы стоим, ждем деньги. Он и говорит: “Рассказал бы ты, Олег, об авдошках, которых ты в лесу видел”. Вот Олег ему подробно рассказывает об одной из многих встреч с ними. Все слушают. У дружка моего все же авторитет на заводе был, люди его уважали. Олег все подробно описывает.

А потом мой тезка Анатолий задает вопрос; “Так ты, Олег, видел следы “снежного человека”? Все в недоумении смотрят то на Олега, то на Тольку. Потом до всех доходит, что тот и завел разговор лишь для того, чтобы посмеяться. Все хохочут, а Олег сгорает от стыда, что его опять подставили. А я в тот же день вечером опять рассказываю об этом же случае в котельной среди других мужиков. И Толька мне уже говорит: “Так ты, значит, видел следы “снежного человека?”. Но я не Олег, краснеть не стал, а дал ему по длинному красному носу кулаком, что у него сразу кровь пошла, и ушел домой. Утром боялся, что в милицию вызовут.

Вызывает нас директор “на ковер”, Поговорили. Он отправил из кабинета Тольку. Мы с Олегом остались, “Олег, скажи честно, видел ты “снежного человека”?—спрашивает директор. Олег отвечает: “Видел. Молодец Толька-друг, что морду ему разбил”. Так вот мы тогда и поговорили с директором Евгением Тимофеевичем Макаровым. А через несколько дней поставили Олега бригадиром в стройгруппу, где работало около двадцати человек, не подчинявшихся никому — ни прорабу, ни директору. Такой вот психологический ход предпринял директор, и как оказалось, принял правильное решение.

С егерем Геннадием Ивановичем мы потом еще встречались и беседовали на эту тему. Он оставался всегда нашим с Толиком союзником, хотя и не болтал об этом среди охотников.

Вот и закончились мои рассказы об авдошках. Кому-то они покажутся фантастическими и нереальными. Это ваше право, читатель, верить им или нет.

После первой встречи с авдошками прошло уже почти тридцать лет. Я за эти годы многое передумал, прежде чем написать первые рассказы о “снежном человеке”. За это время многое изменилось в жизни моей родины, и перемены в первую очередь коснулись свободы печати, свободы мнений. Если раньше над моими попытками рассказать подробности о встречах с авдошками просто смеялись или культурно отказывали, то теперь появилась возможность осуществить свою идею.

Конечно, долгие годы встречал я неприятие со стороны своих земляков, и от этого страдал и мучился, иногда впадая в депрессию и усложняя жизнь себе и своим близким. Из длительных бесед со своей матерью-учительницей я понял, что нужно мне самому научиться писать. А для этого пришлось закончить вечернюю школу, прочитать сотни книг. Овладев азами стихосложения, я стал пробовать писать стихи.

Спустя какое-то время стал писать заметки в маловишерскую районную газету. Очевидно, мои материалы нравились, если меня пригласили работать в штат редакции корреспондентом. Отработав некоторое время в районке, я понял, что это очень трудный хлеб. У меня практически не оставалось времени на осуществление задуманного. Я уволился и стал “свободным художником” в том смысле, что голова уже не была забита, что давать в номер. Но практику получил хорошую.

Только спустя все эти годы смог я приступить к запискам, которые я вел в течение многих лет. Раньше я думал, что напишу документальную повесть о “снежном человеке”. Долго над ней работал и название придумал: “Как найти “снежного человека”. Но я ее так и не закончил. Пришлось остановиться пока на рассказах, но и в этой небольшой книжке я не все описал, что видел. Практически не вошли в нее многочисленные рассказы “профессора” Александра Петровича Комлева и многое другое. Я уважал его, и мы были друзьями, хотя я часто на него обижался. Может быть завидовал ему? Я-то не мог познать так, как он, жизнь авдошек, жить рядом с ними. Но я с полной уверенностью могу сказать, что человек может жить в дружбе с авдошками.

Мои записки — записки наблюдателя, на многие вопросы ответа не дают. Я все же надеюсь, что будет найден когда-нибудь архив “профессора”, спрятанный в маловишерских лесах.

Но главное, может быть, и не это. Как мне говорил однажды Александр Петрович, в девяностых годах авдошки снова должны посетить наш район. Я думаю, уже наши дети и внуки смогут встретиться вновь с ними, но уже не повторят моих ошибок. А найти их можно будет по описанным мною маршрутам.

Кроме того, “профессор” был на полярном Урале, на северной реке Сосьве, где видел другой вид “снежного человека” — обезьяноподобный. Еще он ходил в бассейны рек Нижней и Подкаменной Тунгуски, где тоже видел дикую семью. Он забирался даже в Якутию и ходил по реке Токко, где снова встречался с авдошками. В Якутии, по его словам, живет несколько их семей. А всего в России, по его подсчетам, проживает 15—20 семей. Немного. Но кто хочет, тот найдет.

Я думаю, что в будущем человечество узнает все секреты этого феномена. Авдошки уже настолько сблизятся с людьми, что будут жить в заповедниках. Я все надеюсь, что найдутся люди, которые в молодости знали А. П. Комлева, человека, всю жизнь изучавшего авдошек и умершего в забвении. Наверное, не случайно он жил неподалеку от Питера, надеясь вернуться в этот город. И еще надеюсь, что найдутся молодые люди, любители природы, которые продолжат поиски. Удачи вам!

Понравилась статья? Поделитесь с друзьями: Твитнуть

Обсудите на форуме: