Эту загадку на Западе часто называют иначе: “загадка доктора Эвельманса”.
Бельгийский ученый, доктор зоологии Бернар Эвельманс занял особое место в ряду авторов, писавших о “снежном человеке”. Дело не только в том, что он с такой полнотой, как никто другой, собрал имевшиеся у западных исследователей сведения о “снежном человеке” в Гималаях. Дело не только в том, что в статье “Да, снежный человек существует” (Heuvelmans B. Oui, l'homme-des-neiges existe // Science et Avenir. Paris,1958, №134, Avril.) он впервые применил сравнительный и даже статистический метод обработки этих сведений, давший весьма убедительные результаты. Самое важное, что Эвельманс, будучи зоологом широкой эрудиции, показал полную возможность, вероятность такого открытия на современном уровне науки. Он поставил проблему “снежного человека” на широкий фон истории зоологических открытий. Замечательная книга Эвельманса “По следам неизвестных животных” (Heuvelmans B. Sur la piste des bêtes ignorées. Paris, 1955, t. I – II; Heuvelmans B. On the Track of Unknown Animals. London, 1958.) посвящена доказательству тезиса, что период открытия новых видов животных далеко не закончился, как многие думают, что перед познанием животного мира земли еще открыты огромные перспективы. “Героический период зоологии”, говорит Эвельманс, не завершен, исчерпано лишь открытие менее редких и легче наблюдаемых видов, а поэтому требуются новые методы и, так сказать, новая философия зоологии для обеспечения открытия остальных видов. Раньше зоология приступала к делу только с момента, когда в кабинет ученого поступали скелет, чучело или шкура животного. На “слухи”, рассказы населения не обращали внимания. Позже, с развитием школы полевых зоологических исследований стали проводиться широкие маршрутные сборы всех попадающихся видов или же целенаправленные охоты за отдельными видами, но, как правило, уже более или менее известными. Во всяком случае, записи разнообразных сведений о “неизвестных животных”, не отпрепарированных скальпелем ученого, не представленных в его коллекциях, оставались где-то за гранью пауки. Почему? Разве эти сведения обязательно ложны, разве они не могут помочь зоологам?
Великий палеонтолог начала прошлого века Жорж Кювье поступил опрометчиво, когда во введении к своему “Исследованию об ископаемых животных” заявил: “надежда обнаружить новые виды больших четвероногих весьма невелика”. Не успел он высказать эту мысль, как в 1819 г. его ученик Лиар прислал ему из Индии зарисовку неизвестного прежде чапрачного тапира. Зоологи думали, что тапир — специфически американское животное. Оказывается, они пренебрегли тем, что в старинных китайских словарях, в китайских и японских книгах по естествознанию встречались и описания и изображения чапрачного тапира. Но с него только началось опровержение самоуверенных слов Кювье. За последние 100 – 150 лет последовала целая серия открытий крупных животных. Так, о существовании крупнейшего в мире плотоядного, дальневосточного бурого медведя, западноевропейским ученым стало известно только в 1898 г., хотя, разумеется, камчатские, сахалинские, маньчжурские охотники рассказывали о нем немало. В 1900 г. впервые узнали и о существовании самого большого после африканского слона земного животного: белого носорога, достигающего до пяти метров длины, до двух метров высоты. В 1901 г. была открыта крупнейшая из обезьян — горный горилла, самцы которого достигают 2 м 70 см высоты. Рассказы же местных жителей об этих гигантах были известны давным-давно.
Слишком уверенные в своих познаниях и методах, зоологи считали до 1912 г., что дракон, о котором рассказывали жители о. Комодо, это миф, а он оказался действительной гигантской ящерицей, при том самой большой из всех ящериц на земле. Общеизвестный пример — открытие окапи. Возьмем другой пример. Местные жители Родезии рассказывали о существовании какого-то хищника, которого они называли, если перевести буквально, “леопард-гиена”, но европейская наука не признавала за этими рассказами никакой реальности, пока в 1926 г. не был открыт этот новый вид, получивший название “королевский гепард”. Описавший его английский зоолог Покок замечает: “Удивительно, что такое большое и столь отличное от других типов животное так долго оставалось неизвестным”. Нет, не удивительно, отвечает Эвельманс, так будет и впредь пока ученые будут сохранять привычку пренебрежительно, как к вздорным вымыслам, относиться к рассказам местных жителей, охотников, знатоков края.
Книга Эвельманса “По следам неизвестных животных” — суровый обвинительный приговор косности традиционной зоологии. Последняя признала, например, что так называемый бермудский буревестник был истреблен в начале XVII в., а совсем недавно, в 1951 г. свежие обитаемые гнезда этой птицы были обнаружены на одном из островов. И вот, опираясь на обоснованный многими примерами скепсис в отношении традиционной зоологии, Эвельманс составил обширный каталог и дал предварительные описания большого ряда удивительных зверей, птиц, обитателей морских просторов, о которых имеются предварительные данные и существование которых подлежит целенаправленной, организованной проверке. Открытие новых животных не должно быть случайностью, говорит Эвельманс. Мы еще не полностью изучили свою планету, многого не знаем о ней, во многих районах не бывали еще вовсе.
В книге “По следам неизвестных животных” большая глава посвящена сводке и анализу предварительных данных об удивительном высшем примате, обитающем в высокогорных районах Гималаев и получившем известность под именем “снежного человека”. На таком широком фоне эта проблема сразу теряет характер чего-то исключительного. Она окружена параллелями и аналогиями, она выглядит больше как упрек зоологам, чем как повод для упреков со стороны зоологов.
И все же остается открытым вопрос: существует ли “снежный человек” и какие пути ведут к проверке и доказательству его существования?
По последнему пункту существующие мнения могут быть разделены на две группы. Подавляющее большинство людей думает, что загадка “снежного человека” будет разрешена каким-то единичным сенсационным актом. Кто-то его поймает или убьет, и с этого начнется наука об этом существо. Все предшествующее данному акту не имеет никакого научного значения. Другие же, представляющие меньшинство, но зато меньшинство объединяющее едва ли не всех специалистов в этом вопросе, полагают, что поимка или умерщвление экземпляра сыграют свою роль в науке только в качестве экспериментальной проверки, завершающей целый большой этап предварительных исследований.
— Вы ловите “снежного человека”, сидя за письменным столом, вы разыскиваете его в книгах и письмах, вы можете так топтаться на месте до бесконечности и, сколько бы вы ни собрали устных и литературных данных, это ни на шаг не приблизит вас к решению вопроса!
Так шутят скептики. Но еще легче опровергнуть и высмеять их представление об единичной сенсационной находке, которая якобы может решить большую, сложную научную проблему. Наука изведала на нескольких примерах бессилие искры при отсутствии бочки пороха. Сначала нужна обоснованная рабочая гипотеза, некоторая предварительная идея. Без этого надежда на сенсацию способна лишь повредить серьезному изучению проблемы “снежного человека”. Она косвенно содействует рождению газетных уток, вызывает к жизни скороспелые экспедиции, естественно приводящие к разочарованиям, увлекает на поиски лиц, не имеющих специальной подготовки и знания вопроса.
Хочется сказать этим азартным людям: успокойтесь, “первого” не будет, хотя бы потому, что этих первых было уже много.
Нетерпеливые критики медлительности ученых и не подозревают, сколько раз в прошлом совершалось то, что они наивно считают венцом всего дела: увидеть своими глазами! поймать! убить!
Ниже, в соответствующей главе будет рассказано как, например, геолог и опытный охотник М.А.Стронин, в 1948 г. в Восточном Тянь-Шане целился, но так и не решился выстрелить в пробежавшее в 100м от него странное существо. “Моя мысль в тот момент была занята только одним: человек это или медведь”, говорит геолог. Он ясно видел, что это и не то, и не другое. Если бы он имел представление о “снежном человеке”, он может быть и выстрелил тогда...
Врач В.С. Карапетян в 1941 г. осматривал захвачанное в снежных горах обросшее волосами человекоподобное существо. Он не уделил ему тогда большого внимания. Но, говорит он, я семнадцать лет возвращался мыслью к вопросу, что же это было за существо, и вот только теперь, прочитав кое-что о “снежном человеке”, начинаю думать, не пригодятся ли мои наблюдения тем ученым, которые этим вопросом занимаются. Если бы я хоть что-нибудь слышал тогда об этом вопросе!...
Советский офицер Г.Н. Калпашников в 1939 г., во время боев у реки Халхин-Гол осматривал трупы двух по ошибке убитых часовыми человекоподобных волосатых животных. “В то время я совершенно ничего не знал о “снежном человеке”, и я и сейчас не утверждаю, что убитые существа были именно “снежными людьми”. И я тогда задумался, как и другие, над тем — кто же это? Но в то время, в разгар боев, мы были по горло заняты военными делами, и нам было не до изучения тех животных, которыми сейчас интересуются ученые”.
Геолог Б.М. Здорик в 1934 г. в сопровождении проводника натолкнулся на Памире на спящее в высокой траве волосатое длинноногое животное, которое ни в коем случае не было медведем. От населения он кое-что услышал об этих существах, “в которых я только теперь узнаю некоторые черты “йе-ти”, как их описывают шерпы (непальские горцы)”. В те годы, говорит Б.М. Здорик, я ничего не слышал о гималайском “снежном человеке” и считал, что здесь на Памире все такие рассказы относятся частью к бродячим сумасшедшим, частью же представляют собой фантастический вымысел. Когда сам я встретился со зверем, похожим на “снежного человека”, я просто но поверил ни своим глазам, ни рассказам местных жителей о существовании в горах человекоподобных диких существ.
В 1925 г. путешественник Томбози в Гималаях на расстоянии около 200 м видел человекоподобное животное, рассматривал оставленные им следы, но по его словам, “просто не в состоянии высказать какое-либо определенное мнение по этому поводу”, так как “сказкам” носильщиков-шерпов о “снежном человеке” этот образованный господин, конечно, не мог придавать серьезного значения.
Можно было бы долго продолжать список аналогичных ситуаций. Но мы еще в свое время встретимся с ними. Пока это — лишь иллюстрации для методологической постановки темы. Каждый раз, как видим, наблюдатели просто не знали что делать, не знали с чем связать и как объяснить свое наблюдение. Им оставалось прибегать к тем или иным пришедшим в голову, если можно так выразиться, самодельным объяснениям, или просто пребывать в недоумении.
Может быть, не было случаев поимки такого рода существ? Нет, ниже будут приведены и рассказы местных жителей о поимках, даже о приручении таких животных. Но вот, например, два сообщения высококультурных людей, в разное время и в разных местах лично натолкнувшихся на содержавшиеся в неволе у местных жителей особи и сообщивших о них интересные детали. Зоолог, охотник и писатель Н. Байков в сопровождении охотника Бабошина лет 35 – 40 тому назад в глухом таежном предгорьи Маньчжурии в одинокой хижине охотника-маньчжура видел прирученного последним удивительнейшего человекоподобного зверя. Описание его было опубликовано Н. Байковым задолго до появления в печати каких-либо сообщений о “снежном человеке”. В 1954 г. видный китайский историк проф. Хоу Вай-лу видел высоко в горах Циньлин-шань пойманного жителями и прирученного подобного же получеловека, не обладавшего никакой речью. Проф. Хоу Вай-лу не думает, что это существо — то же самое, что “снежный человек”, но, по правде сказать, уважаемый китайский историк еще почти ничего не слышал о природе “снежного человека”... Как видим, оба наблюдателя пойманных экземпляров, не зная друг о друге, не пришли ни к какому обобщению и каждый объяснял себе виденное как умел. И в этих случаях искра не вызвала никакого научного взрыва.
Главным препятствием к раскрытию загадки “снежного человека”, по-видимому, служила разобщенность данных, которыми располагали отдельные наблюдатели и исследователи, работавшие в разных районах Азии. Столкнувшись с теми или иными сведениями об этом существе в каком-либо районе, они не подозревали о наличии таких же сведений в других районах, не имели материала для обобщений, не могли применить основного орудия науки — сравнения. И в результате их наблюдения погибали бесплодно. Только в самое последнее время кое-какие сообщения о “снежном человеке” стали широко известны. Теперь уже менее вероятно, чтобы какой-нибудь случайный наблюдатель, как было с геологом Б.М. Здориком, “не поверил своим глазам”, не вспомнил о чем-то подобном. Но только сведение воедино большого числа наблюдений и свидетельств дает надежную почву для научных обобщений и выводов.
Так как человеческий рассудок ищет всему незнакомому хоть какое-нибудь объяснение, или по крайней мере наименование, все наблюдения, как правило, получали то или иное импровизированное или народно-традиционное истолкование. В немалом числе случаев дикие волосатые человекоподобные существа истолковывались как люди, одичавшие в результате долгого пребывания в одиночестве в горах или пустынях Азии. То это были в устах рассказчиков и местных властей потомки тех, кто принужден был бежать и скрываться от религиозных преследований, то потомки изолированных от человеческого общества прокаженных, то потомки целых племен или родов, оттесненных соседями в неприступные горы, а подчас, в более примитивных вариантах, даже и не потомки — просто “одичавшие” и “обросшие волосами” преступники, скрывшиеся кулаки, сектанты и т.д. В других случаях выдвигается версия, что это — физическая или психическая патология, т.е. случаи ненормальности, атавизма, уродства, душевного заболевания. Наконец, в очень большом числе случаев наблюдения и сведения, касающиеся таких человекоподобных существ, относились и относятся к области сверхъестественного. Те, кто верят “в нечистую силу”, полагают, что повстречались с ней, и связывают виденное с бытующими в народе преданиями, поверьями и легендами. Люди же образованные, но верящие в духов, относят все сообщения и рассказы такого рода к области фольклора, сколько бы ни клялся рассказчик в том, что он своими глазами видел это существо, или рассматривал его след, или слышал его крик. Если эти рассказы и стоит записывать и изучать, говорят нередко, то только этнографам-фольклористам, изучающим мифы и легенды о сверхъестественном, рожденные народной фантазией.
Так распадался до недавнего времени весь материал по разным рубрикам, ведомствам и дисциплинам.
Наука нуждается в сравнении. Научное изучение проблемы “снежного человека” началось лишь с того времени, как накопился некоторый сравнимый материал, правда, сначала только в рамках области Гималаев. Успешность применения сравнительного метода может быть показана на примере уже упоминавшейся статьи Б. Эвельманса, “Да, снежный человек существует”. После критического обзора имевшихся в его распоряжении сообщений о встречах “снежного человека”, автор подверг их количественной группировке. Вот некоторые из его выводов. В девяти из восемнадцати существенных сообщений указывается, что существо, о котором идет речь, напоминает человека; согласно семи сообщениям, оно скорее напоминает обезьяну; наконец, согласно двум сообщениям, оно похоже и на человека и на обезьяну. В тринадцати описаниях это существо выступает как двуногое; в трех — то как двуногое, то как передвигающееся и на четвереньках; в одном описании это существо двигалось только на четвереньках, но оно описывается как раз в тот момент, когда оно карабкается среди скал. В четырнадцати сообщениях отмечается волосяной покров на теле этого существа. В шести случаях подчеркивается, что на лице его шерсти нет. Точно так же Эвельманс группирует сообщения о цвете шерсти и ряде других признаков. Одни из них оказываются более константными, другие — более вариабильными. Но в общем, говорит Эвельманс, в восемнадцати свидетельствах нет противоречий в описании “снежного человека”, большинство черт сходится, а некоторые отклонения не являются особенно значительными. Между тем, свидетельства эти в большинстве совершенно независимы друг от друга, исходят от людей, принадлежащих к разным национальностям, различных по уровню образования и т.д.
Мы не будем сейчас обсуждать этих выводов, полученных Эвельмансом. Пока они нужны нам лишь как иллюстрация сравнительного метода. Добавим, что столь же полезным оказалось и произведенное Эвельмансом расположение всех сведений в хронологической последовательности. Что касается топографической группировки данных, в частности, данных о наблюдениях следов в пределах Гималаев и Каракорума, то она была произведена в работах французского геолога проф. П. Борде и других авторов (Bordet P. Traces de yeti dans l'Himalaya // Bulletin Muséum Nat. d'histoire natur. _____, 1956, v.27, p.433 – 439; idem, “La Montagne et alpinisme” 1956, ¹7, p. 206 – 209; Busson B., Leroy G. Les derniers secrets de la terre. Paris, 1955.).
Но все же пока шло собирание зарубежными исследованиями сведений только в области Гималаев и Каракорума, сравнение этих сведений между собой могло дать лишь ограниченную доказательность реальности “снежного человека”, так как все же оставалась возможность предполагать какую-нибудь взаимную индуцированность сведений. Поэтому основным методом рассуждения осторожных авторов, например, С.В.Обручева, оставалась классификация сведений на “достоверные” и “недостоверные”, что неизбежно связано с субъективным критерием. Не отвергая этого метода, как способного приносить ограниченную пользу, мы все же постарались найти объективные критерии путем расширения поля применения сравнительного метода,
В январе 1958г. при Академии Наук СССР была создана Комиссия по изучению вопроса о “снежном человеке”. С 1959г. она была преобразована в общественную научную организацию, объединяющую специалистов, а в Академии Наук СССР одновременно продолжалась работа по концентрации и обобщению сведений по проблеме “снежного человека”. На всех этих этапах автор настоящей книги в качестве сначала заместителя председателя, затем председателя Комиссии и руководителя соответствующей темы в Комиссии по охране природы АН СССР руководствовался мыслью о возможности значительно расширить поле применения сравнительного метода. С одной стороны, это были осторожные пробы проводить параллели с некоторыми выводами исследований по экологии ископаемых гоминид. С другой стороны и прежде всего, это было привлечение данных о существах, по описанию сходных со “снежным человеком”, из других областей горной Азии.
Правда, в такой попытке имелся известный риск ошибки: сходное — не обязательно тождественное, даже не обязательно родственное. Но, кажется, сейчас уже можно считать эту опасность ошибки миновавшей. Путь оказался плодотворным, приведшим к новому этапу в разработке проблемы “снежного человека”. Когда в газете “Комсомольская правда” в июле 1958 г. появилась статья автора этих строк об аналогах “снежного человека”, давно описанных на территории Монгольской Народной Республики под именем “алмасов”, одна парижская газета заметила, что тем самым вопрос о “снежном человеке” впервые поставлен на научную почву. Поскольку догадка оправдалась, в огромной степени расширилось поле исследования. Это был прорыв с узко-ограниченного участка сбора научной информации, южных склонов Гималаев и прилегающих хребтов, на широкий “оперативный простор”. Теперь в один ряд с данными по Гималаям, собранными Тильманом и Шиптоном, Стонором и Иззардом, Эвельмансом и Борде, встали данные многих других натуралистов, географов, краеведов, собранные в разное время в иных азиатских географических областях. Тем самым во много раз расширились возможности применения к ним сравнительного метода, а, следовательно, возросла и надежность его результатов.
Достаточно сказать, что если Эвельманс подверг сравнительному изучению 18 сообщений, мы сейчас располагаем более чем 1000. Значительная часть их опубликована в качестве сырого исходного материала для исследователей в форме небольших сборников: “Информационные материалы Комиссии по изучению вопроса о “снежном человеке”, под ред. Б.Ф.Поршнева и А.А. Шмакова” (вып.1 – 4, М., 1958 – 1959. В дальнейшем всюду сокращенно обозначаются: ИМ.).
В предисловиях ко всем выпускам “Информационных материалов” составители неизменно отмечали, что ими включаются в эти сборники сообщения и документы весьма различной степени достоверности и независимо от оценки ими каждого в отдельности. Иначе говоря, это — как бы раскрытое для обозрения и использования досье о “снежном человеке” или свод всей первичной документации. Исследователе вправе подвергать эти материалы сомнению, критике, опровержению, но они впервые имеют перед глазами все, что так или иначе претендует на характер фактических сведений.
Четыре выпуска “Информационных материалов” — главный итог первых двух лет нашего исследования вопроса о “снежном человеке”. Дальнейшие собранные материалы (готовы выпуски 5 и 6) еще ждут опубликования. Сборы свидетельских показаний и сообщений в пределах СССР производились в значительной степени благодаря помощи широкой советской печати, — активным откликам населения на появлявшиеся время от времени заметки о проблеме “снежного человека”. Письма, поступавшие в редакции газет и журналов, концентрировались в Комиссии по изучению вопроса о “снежном человеке”. В них оказывалась подчас очень ценная информация, не дававшая основания думать, что она хотя бы косвенно внушена газетными заметками или слухами о поисках “снежного человека”. Вообще же отличить немногочисленные сообщения, действительно навеянные прессой и слухами, т.е. вымышленные, очень легко всякому специалисту: ведь изобретательность человеческого ума далеко не безгранична. Подавляющая масса корреспонденции, как и устных сообщений, свидетельствует о чувстве ответственности и долга, о полной незаинтересованности в опубликовании, в известности, вознаграждении. “Считаю своим долгом перед наукой сообщить...”, “считаю своим гражданским долгом...”, “может быть, мое скромное сообщение пригодится нашим ученым...”, так нередко мотивируют свой поступок авторы писем. Наряду с этим притоком добровольной информации Комиссия постепенно создала в ряде областей сеть корреспондентов из местных ученых, краеведов, охотников, производящих опросную работу среди населения. Их бескорыстная помощь существенно помогла ходу исследования. Наконец, опросная работа производилась и путем направления специальных экспедиций из центра в некоторые горные районы СССР. Что касается зарубежной информации, то Комиссия получала ее из ряда стран от специалистов, занимающихся исследованием проблемы “снежного человека”. Их сотрудничество дало возможность делать наши сводки максимально полными.
Итак, были приложены все усилия к тому, чтобы свести до минимума роль индукции, т.е. внушения, подсказки при сборе сведений о “снежном человеке”. Действительно, можно с уверенностью. сказать, что она ничтожна. Трудно было бы также объяснить, зачем значительное число людей, не сговариваясь и не извлекая из этого никакой выгоды, вздумало бы обманывать горстку ученых или даже широкую общественность. Исходить из постулата о лживости всех людей, кроме разве себя самого, довольно безрассудно. При этом, если бы наши информаторы просто сочиняли (или, допустим, ошибались), их показания неминуемо разошлись бы между собой. Поскольку существенного расхождения нет, решающим контрольным фактом для определения проверки возможной роли индукции является обнаружение довольно большого числа старых записей и материалов, по большей части давно забытых, которые, как оказалось, не расходятся, а, напротив, в основном совпадают с современными.
Собранный информационный материал может быть подвергнут широкому сравнению и количественной (если не сказать статистической) обработке. На такой базе результаты сравнительного метода имеют довольно высокую степень доказательности.
Объективно доказательным является совпадение (хотя бы в основном) сведений, исходящих из очень далеких друг от друга территорий, от сильно разобщенных в культурном и языковом отношении народов; зафиксированных в разное историческое время и остававшихся забытыми; сообщенных, с одной стороны, представителями местного населения, с другой — лицами приезжими, не принадлежащими к местному населению и не успевшими получить сведении от населения. Такие совпадения нельзя истолковать иначе, как доказательство того, что за этими сведениями лежит наблюдение объективно существующего явления природы. О том же говорит и соответствие подавляющей части этой устной информации имеющимся налицо, хотя бы и немногочисленным, вещественным данным (следы, кисть руки, волосы и др.), как и наличие в устной информации многих морфологических и экологических деталей, совершенно несущественных в глазах информаторов, но приобретающих явный биологический смысл при обобщении разнообразной информации зоологом. Важно также, что собранные устные сведения о наблюдениях “снежного человека”, при всем своем многообразии, как правило, не опровергают друг друга, расхождение же отдельных деталей вполне укладывается в рамки биологических представлений о внутривидовых вариациях. При этом получаемое в конце концов исследователем представление о морфологии и биологии “снежного человека”, как увидим, вполне рационально в глазах натуралиста.
Такова научная основа сильно возросшей уверенности в реальности “снежного человека”.
Любое из сообщений, приведенных в “Информационных материалах” рассматриваемое по отдельности, может быть взято под сомнение скептиками, но, кажется, никто из прочитавших четыре выпуска подряд не смог предложить другого удовлетворительного объяснения единства и непротиворечивости этого материала, взятого в совокупности. Таким образом, после пятилетнего периода ориентировки в смутной массе разнообразных сведений мы все более уверенно видим лежащий под ними твердый гранит факта.
Если биологическое истолкование проблемы “снежного человека” делает новые и новые успехи, то тем яснее видно фиаско попыток мифологического ее истолкования. Мысль о том, что все сообщения о “снежном человеке”, “диком человеке” и т.п. относятся исключительно к области народной фантазии, противоречит прежде всего науке о мифологии и фольклоре. Надо очень плохо знать современное состояние этнографии и мифологии, чтобы думать, будто вопрос о народных поверьях — невспаханная полоса в науке. В наше время, во второй половине XX в., произвести крупное открытие в области народных поверий не менее трудно, чем в любой другой отрасли науки. Еще труднее — опрокинуть ее коренные общие положения, ее представления о культурно-этнических связях, о закономерностях распространения легендарных сюжетов и образов. Между тем тезис о том, что “снежный человек” представляет собою единый цикл легенд, распространенный среди множества народов Азии, принадлежащих к разным культурно-историческим, языковым, религиозным группам, цикл легенд, каким-то образом оставшийся “незамеченным” фольклористами, — этот тезис поистине означает переворот в фольклористике.
С другой стороны, против мифологической версии говорят и упомянутые реалистические результаты количественной обработки собранной массы первичной документации. Если речь идет о мифологическом образе, то чем больше мы наложим друг на друга записанных в разных географических районах рассказов, тем более будет под нашими руками расплываться и рассеиваться образ и в конце концов все признаки аннулируют друг друга. Обратная картина получается в данном случае. Казалось бы, например, что большое число указаний на встречи со “снежным человеком” в ночное время заставляет подозревать тут сходство с “нечистой силой”. Но количественная обработка данных показала, что гораздо больше указаний на встречи в утренние и вечерние часы, при ничтожно малом числе указаний на дневные часы. Если бы речь шла о вымысле, не все ли равно каждому рассказчику какое время суток указать, раз уже речь не идет о таинственной темноте ночи? Однако указывают как раз не на дневные часы, а на время хотя и хорошей освещенности, но примыкающее к ночи, что в глазах биолога свидетельствует о сумеречно-ночном цикле суточной активности данного вида животных, как и многих других крупных представителей горной фауны.
Вообще высокая степень конкретности и константности биологических признаков и свойств, получающаяся при обработке массового материала о “снежном человеке”, служит едва ли опровержимым аргументом против мифологической версии.
Как могли бы мифы разных народов Азии совпасть в непонятных самим рассказчикам анатомических и биологических деталях? А ведь описание “дикого человека”, извлеченное, скажем, из рассказов казахов, вполне соответствует, за вычетом немногих расхождений, описаниям подобного существа, полученным от шерпов в Гималаях, от маньчжуров и монголов, от таджиков и киргизов, русский зоолог В.А. Хахлов в 1914г. собрал на Тянь-Шане в сущности такие же самые данные, но только более полные и более точные, как и английский зоолог Чарльз Стонор сорок лет спустя, в 1954 г. в Гималаях. Достаточно было бы одного этого сопоставления, чтобы отбросить мифологическую версию. Впрочем, мы еще вернемся к ней в соответствующей главе.
Пока же достаточно сказать, что попытка объяснить наличную сумму сведений о “снежном человеке” (“диком человеке” и т.п.) ссылкой на “лешего”, “домового”, “привидения” годится лишь для того, чтобы отмахнуться от проблемы. Какая польза науке, скажем, от предисловия, написанного антропологом Г.Ф. Дебецем в книге Ч. Стонора “Шерпы и снежный человек”, если автор, сравнивая “йе-ти” и “лешего”, игнорирует существование научной литературы и о том, и о другом вопросе? При этом записи народных легенд и поверий производятся этнографами с соблюдением определенных правил. Вместо использования всего этого, Г.Ф. Дебец всерьез ссылается на собственные туманные воспоминания: “Можно ли считать рассказы шерпов бесспорным свидетельством существования “йе-ти”? Нет, нельзя. Автору этих строк пришлось в 1929г. побывать в верховьях реки Илима в Иркутской области. Теперь там проходит железная дорога, но тогда еще не было даже школы и буквально ни одного грамотного человека из числа местных уроженцев. Автору часто рассказывали там про лешего, причем с подробностями, не уступавшими рассказам шерпов о “йе-ти”” (Стонор Ч. Шерпы и снежный человек. М., 1958, с. 11 (Предисловие).). На таких доморощенных “мемуарах” науку строить нельзя. Кто может теперь проверить, что на самом деле слышал Г.Ф. Дебец — рассказы про лешего, или, допустим, про действительного аналога “йе-ти”или он слышал совсем другие рассказы в совсем другом месте?
Распространенная прежде в народе вера в “нечистую силу” объясняется невежеством. Но в плачевное положение попадают и те ученые, которые думают, что про конкретные формы этих верований науке ничего неведомо, что, скажем, биолог может смело хозяйничать в фольклористике. Так, например, зоолог Н.К. Верещагин выносит вердикт: занести сведения о “снежном человеке по ведомству леших и ведьм (Верещагин Н. Миф о снежном человеке // Охота и охотничье хозяйство. ____, 1960, №5, с. 29.), — хотя он вовсе не специалист в этом ведомстве и поэтому не знает, что фольклористы не могут выполнить его приказ. Самих этих сведений и современного состояния вопроса о “снежном человеке” автор тоже не знает. Так, он критикует с точки зрения “современного уровня биологической науки” Стонора, Иззарда и советских исследователей данного вопроса за якобы допускаемую ими возможность обитания примата в зоне вечных снегов и льдов, хотя как раз Стонор и Иззард уже полностью отвергли такое допущение в 1954 г. и сейчас ни один автор в мире его не придерживается. Н.К. Верещагин перепутал все без исключения местные наименования существ, подобных “снежному человеку”, например, смешивая термин “алмас” с названием приключенческого кинофильма “Ущелье Аламасов”, приводя какие-то не существующие в Монголии, Тибете, на Памире и Кавказе названия. Автор выдает за “достоверные” вымышленные сведения о каких-то группах, якобы искавших “снежного человека” летом 1959 г. в верховьях рек Самура и Судака и т.п. Словом, в статье “Миф о снежном человеке” нет ни крупицы знаний по рассматриваемому вопросу. Вот на такой почве и рождаются ссылки на “лешего”. Трудно только понять, зачем серьезные ученые вдруг берутся писать по никогда не изучавшемуся ими вопросу.
Можно привести еще несколько примеров. На страницах украинского журнала “Наука и життя” выступал проф. И.Г. Пидопличко со статьями, посвященными “снежному человеку” и вопросам народной фантазий, причём статьи эти вызывают лишь один, все тот же вопрос: что побудило автора писать об этих двух совершенно не знакомых ему сюжетах? Географ проф. Э.М. Мурзаев опубликовал статью “Современный миф о снежном человеке” (Мурзаев Э.М. Современный миф о снежном человеке // Природа. М., 1961, № 4.). Почему “современный”, спросит читатель? Мнение Э.М. Мурзаева, опирающегося на этнографа А.З. Розенфельд, состоит в том, что “снежный человек, гуль-бияван, ябалык-адам, аламас (sic!) — все это фольклорные герои одного ряда, связанного с медведем-оборотнем”. Но в отличие от вышеназванных статей, сочинение Э.М. Мурзаева — не просто дилетантизм, но дезинформация: автор утверждает, что по просьбе “одного московского ученого” (имеется в виду Б.Ф. Поршнев) он во время экспедиции 1960 г. в Синьцзян, в горах Кунь-луня и в других местах произвел “тщательный опрос” населения по поводу “снежного человека” и получил отрицательный результат. Участники же экспедиции сообщили нечто прямо противоположное. Самому Э.М. Мурзаеву пришлось написать, что участник экспедиции проф. Б.А. Федорович записал в свой полевой дневник рассказ одного жителя пос. Ташкурган, лично видевшего и описавшего труп “дикого человека”. Может быть Э.М. Мурзаев не знает, что Б.А. Федорович передал эту запись, как и другую, в Комиссию по изучению вопроса о “снежном человеке”, сообщив при этом, что начальник экспедиции Э.М. Мурзаев категорически запретил ему произвести проверку этих весьма реалистических данных путем назначения соответствующей премии. Далее, мимоходом Э.М. Мурзаев бросает фразу: “Некоторые охотники все же утверждали, что на границе Китая с Советским Союзом и Индией они встречали ябалык-адама. Он всегда одинок, не подпускает к себе людей, кидает в них камнями”. Пусть автор отделывается от этого шуткой. Но, как видно из статьи, эти утверждения местных жителей в точном и подлинном виде не записаны, как у Б.А. Федоровича, в полевом дневнике Э.М. Мурзаева. А ведь фольклористика и собирание мифов тоже требуют документации. Вот какие уродливые формы приобрела фольклорная версия борьбы со “снежным человеком”!
И все-таки вопрос о “снежном человеке” — еще не решенный вопрос современной науки. Все, что сделано, все изложенное в этой книге, — лишь поиски верного решения. Наша попытка систематического изложения и обобщения имеющихся данных должна рассматриваться как построение рабочей гипотезы. Мы находимся еще в самом начале пути к решению загадки. Собранный материал, как ни велик он по сравнению с вчерашним днем, по всей вероятности уже завтра будет выглядеть ничтожно малым.
Широкий обзор информации и применение к ней сравнительного метода — это на данном этапе путь, ведущий вперед. Этим путем и надо будет еще некоторое время итти дальше, одновременно переходя к опытам полевых исследований, пока еще мало методически обоснованных.
До поры до времени мы будем находиться в положении астронома Леверье, который в 1846 г. вычислил точку неба, где должна находиться планета Нептун, и ее размеры. Леверье писал: “Я вижу ее моими умственными очами, я ощущаю ее щупальцами математического анализа так ясно, как если бы она находилась перед моими глазами...” Через две недели Галле обнаружил эту планету. Разница, однако, в том, что планету Нептун никто не наблюдал до предвычисления, а в наших руках — множество наблюдений, хотя еще и не приводивших к обобщению.
1961 год принес несколько попыток в зарубежной печати подвести обобщающие итоги всех предшествовавших исследований и сведений о “загадке доктора Эвельманса” — о загадке “снежного человека”. Самой слабой из этих попыток является статья авторитетного французского антрополога проф. Анри Валлуа под названием “Что же мы можем сказать о йе-ти взвесив все сообщения и факты?” (Vallois H.V. Récits et docunients bien pésees: Que savons-nous vraiment du yéti? // La Nature. _____, 1961, décembre, p. 505 – 514.). Попытка основана не только на совершенно ничтожной информации, но в немалой мере и на недобросовестной дезинформации; во-первых, А. Валлуа оказал полное доверие материалам экспедиции Э. Хиллари, который ныне разоблачен специалистами как обманщик, сознательно пытавшийся ввести в заблуждение мировую науку; во-вторых, наши “Информационные материалы” известны А. Валлуа только в некорректном изложении первых двух выпусков неким Е. Шрейдером, при незнакомстве со следующими выпусками. Разве это можно назвать “хорошо взвешенной” информацией? Приходится признать эту статью проф. А. Валлуа стоящей вне науки. Значительно больший научный интерес представляет статья виднейшего английского приматолога доктора Османа Хилла “Современное состояние проблемы “снежного человека”” (Osman Hill W.C. Abominable snowmen. The present position // Orix. _____, 1961, v. 6, №2, August, p. 86.). К сожалению, автор очень мало знает о советских исследованиях, зато важнейшие данные по Гималаям подвергнуты им осторожному вдумчивому анализу (см. ниже).
Несомненный интерес представляет книга английского зоолога Одетты Чернин (Tchernine O. The snowman and company. L., 1961.). Это серьезная сводка всех литературных данных, которые автору удалось собрать. Здесь немало новых материалов, относящихся к истории изучения вопроса. Автор, как и Осман Хилл, склоняется к признанию “снежного человека” биологической реальностью — неизвестным до сих пор видом высших приматов (сближаемым ею с орангутаном). Весьма интересны суждения автора о биогеографических условиях существования и расселения этого животного на обширнейших пространствах малообитаемых районов Азии и Америки. О. Чернин привлекла данные американских и советских специалистов, что значительно расширило ее научный кругозор. Однако советские исследования все же знакомы ей в очень малой степени, отчасти — по непроверенным слухам. Для широкого научного обобщения автору, ограниченному по-прежнему в подавляющей степени гималайскими сведениями, не хватило данных, уже имеющихся сегодня в других руках.
Первый научный труд такого рода был опубликован в 1961 г. известным американским биологом Айвеном Т. Сэндерсоном: “Противный снежный человек. Легенда оказалась былью. История о “суб-людях” пяти континентов от ледниковой эпохи до наших дней” ( Sanderson Ivan T. Abominable Snowmen: Legend come to Life. The Story of Sub-Humans on Five Continents from Early Ice Age until Today. Philadelphia and New-York, 1961, p. 1 – 505. Bibliogr. p. 491 – 505.). Этот обширный и капитальный труд производит большое впечатление. Автор сделал здесь попытку обзора и систематизации огромного описательного, а также всего наличного вещественного материала по проблеме “снежного человека”. Очень смело он отодвинул “классические” гималайские данные довольно далеко на задний план и не уделил им особенно много места. Весьма спорно, прав ли А. Сэндерсон, выдвинув на первый план данные по Канаде и Северной Америке, которым отведено шесть глав в начале книги, — но во всяком случае это объясняется не только тем, что автор — американец, а и сознательным желанием взорвать, если можно так выразиться, “гималае-центризм” в данной проблеме, взятой в целом. Автор решительно пошел по пути применения сравнительного метода. Приятно отметить, что в известном смысле толчок к этому был дан нашими исследованиями. Сам А. Сэндерсон отмечает: “Эта советская деятельность пролила совершенно новый свет на весь вопрос и подняла его в целом на такой высокий уровень, что западные научные круги были принуждены почти кардинальным образом изменить свою позицию по отношению к нему” (Sanderson I.T. Oр. сit., р. 19; Сандерсон А. Т. Oр. сit., с. 68.). Речь здесь идет не только о широком раздвижении географических рамок исследования, широких параллелях и сравнениях, но и о смещении всей проблемы по биологическому существу от “антропоидов” к “гоминидам”, о чем, впрочем, мы будем говорить значительно ниже, в соответствующих главах.
Появление солидной монографии А. Сэндерсона свидетельствует о новом этапе в развитии изучения проблемы “снежного человека”. Наши разногласия с А. Сэндерсоном по некоторым вопросам будут отмечены дальше. Но мы бесспорно сходимся с ним в понимании основной задачи сегодняшнего дня: для того, чтобы можно было двигаться вперед, необходимо обобщить, синтезировать, систематизировать гигантский предварительный материал, имеющийся в наличии, и дать в распоряжение науки рабочую идею, осмысленную модель изучаемого объекта. Всякий, кто прочтет яркую и впечатляющую книгу А. Сэндерсона, почувствует дыхание этой новой стадии всей международной работы. Это переход от отрочества к юности, — ибо, пожалуй, понятие зрелости надо сохранить для следующего этапа, который сейчас уже легче предвидеть, чем год назад.
Настоящая книга автора этих строк была в основном закончена в июле 1960 г. Это свидетельствует о том, что острая необходимость такого обобщения была сознана нами с А. Сэндерсоном более или менее одновременно. Пусть не говорят нам, что эти книги, отражающие лишь определенную ступень на пути к цели, могли бы и не появляться в печати, в ожидании, пока окончательная цель и полная ясность не будут достигнуты. Нет, наши книги — не только отражение сегодняшней ступени, но и необходимое условие перехода к завтрашней.
| Понравилась статья? Поделитесь с друзьями: Твитнуть | Обсудите на форуме:
|